— Вполне свежий, тут не в этом дело. Голова разбита. Как
арбуз. Хочешь взглянуть?
Изучать мертвеца под деланно-безразличными взглядами жандармов,
таящими желтую искру ненависти и отвращения, не хотелось.
— Не очень, — сказал я равнодушным тоном. — Вряд
ли этот бедняга при жизни заслужил, чтоб его рассматривали два
тоттмейстера. Велика честь. Так что с головой?
Макс сжал кулак и резко растопырил пальцы, изобразив что-то
вроде взрыва пушечного ядра:
— Говорю же — как арбуз. Разбита в крошку.
— О.
— Булыжник, лучшее оружие улиц… Слушай, ты уже отобедать
успел?
— Еще нет.
— Тогда пошли, — он ухватил меня под руку. —
Хватит дышать мертвечиной, я имею счастье знать неподалеку чудесную
ресторацию, где еще подают самый замечательный тыквенный баумкухен
по эту сторону Рейна. Ты ведь составишь компанию? Не все же время
столоваться с мертвецами, а?
Напор Макса был способен увлечь за собой кого угодно, он, как
океанская волна, опустошающая берег, утягивал и парализовал волю.
Собственный желудок, прежде молчавший, подал достаточно ясный
сигнал. Я вздохнул:
— Веди уж. Но если она окажется не так хороша, как ты тут
расписываешь, придется тебе составить Арнольду компанию.
Шутки на эту тему всегда были популярны среди тоттмейстеров.
Макс с готовностью рассмеялся:
— Пошли, Шутник, увидишь, что все без обмана. Ты отощал,
смотрю, кожа да кости, сам как покойник. Гоняет тебя господин
полицай-гауптман, а?
— Работы немного, — ответил я сдержанно, — но и
рассиживаться не приходится.
Макс фыркнул:
— Вы там у себя, в шестом округе, бездельничаете. Тебя бы к
нам на месячишко…
— Я бы отъел такой животище, как у тебя?
— А то и побольше! Веришь ли, на аппетит у нас не жалуются.
На той неделе что было… Смех и грех. Представляешь, притаскивают
нам тело. Не тело — чистый винегрет. Ну, вот как есть притаскивают,
в мешке… Высыпают, значит, на стол мне. Запашок, а?.. Оказалось, не
из Альтштадта даже, из пригородной деревни. У них там с
тоттмейстерами худо, вот и решили, значит, к нам везти. Так вот,
высыпают из мешка… Нашинковано, как мясо для пирога, — где
кость, где мышца… требуха, понятно… Не знал бы, что человек, —
веришь ли, решил бы, что корм собачий. Девчонка одна в молотилку
для льна угодила…
— И зачем им тоттмейстер?
— Дураки, — Макс отмахнулся. — Подумали: а нет ли
тут умысла?.. И к нам повезли, значит. И вот, стоят эти балбесы, а
Фридрих — он тогда как раз дежурил по управлению — меня вызывает. Я
рядом проходил, думал уже сбежать по-тихому, да не вышло. Ну и
прихожу я, как полагается, весь при параде, аксельбанты и пряжки
сверкают, сапоги блестят… Ну как на Его Императорского Величества
парад, ей-Богу. А там стоят эти… и останки на столе. Ну, голова
уцелела, как ни странно, худо-бедно начал я это дело поднимать.
Слышу, за спиной бульканье, гляжу — а это наши добытчики, староста
да ребята его, что девушку притащили, по стене ползут, зеленые, как
капуста. А по столу, значит, считай, голое мясо ползает… Рук нет,
ног нет, а движется — мышцы сокращаются, суставы работают… У самого
аж дыханье сперло. И все это, значит, шевелится…