— Имперский суд не позволит рубить голову магильеру Его
Величества, — я вздернул подбородок. — Если даже у них
найдется подозреваемый из наших, его не осудишь невзначай, как
пьяного сапожника за драку. Это будет громкое дело и…
— Толку? Найдут какого-нибудь хаупт-тоттмейстера, у
которого еще пух с щек не слетел, развернут образцово-показательный
процесс и отошлют, не долго думая, под топор. Милое дело.
— Для этого понадобятся веские доказательства.
— У веских доказательств есть каверзная привычка всплывать,
когда в них возникает нужна… Не ходи в полицай-президиум, Курт. Мы
можем разбудить что-то нехорошее.
Я вздохнул. Беседа с Максом, изначально построенная на лжи,
полная каких-то мутных опасений, недосказанностей и наспех
придуманных острот, тяготила, как и все окружающее меня в данную
минуту. Хотелось оказаться на улице и набрать полную грудь
холодного воздуха. Пройтись пешком по городу, вернуться в пахнущую
смолой и свечным воском комнату, что я снимал в Альтштадте, скинуть
растерший за день плечи мундир. Может, даже спросить у фрау
Кеммерих бутылочку приличного вермута и сидеть до полуночи,
рассеянно слушая звуки впадающего в сон города. Вместо этого я был
вынужден сидеть в уже почти ненавистной мне ресторации, вяло
ковырять потерявшие аппетитность куски и слушать Макса, который все
гнул свое — про то, что нельзя судить, не разобравшись, про спешку,
которая всегда во вред, про интересы Ордена… Я слушал, и мне
казалось, что голос его, обычно звучный и глубокий, наполняется
жалобными интонациями.
«Этот город добил тебя, Макс, — подумал я, испытывая хинную
горечь под языком. — Он отравил тебя, вот что. Я помню тебя по
Фландрии, по итальянским болотам, по Шварцвальду, по тысячам мест,
где мы стояли плечо к плечу — и твое никогда не дрожало. А теперь
ты сидишь напротив меня и, неумело пряча глаза, говоришь о том, что
рассудительная предосторожность лучше безоглядности. А ведь я
помню, как ты один своим гросс-мессером раскроил наискосок трех
здоровенных пикинеров… А город задавил тебя. Тебе мучительны
шевроны тоттмейстера, хоть ты стараешься и не выказывать этого,
тебе отвратительны взгляды окружающих, клеймо повелителя мертвых
жжет тебя, как каинова печать. Этот город пугает тебя, Макс».
— Что? — внезапно спросил он, оборвав себя на
полуслове. Видимо, в моем взгляде успел прочесть что-то, что я не
собирался высказывать.