— Падаль… — пробормотал я, злясь, однако, больше на
себя, чем на пьяницу, — размяк, нервничаю, скверно. —
Чтоб ты сгнил в пивной бочке…
И в самом деле нервы ни к черту. Напасть на магильера — на улице
Альтштадта?.. Имперский закон, стальной рукой защищающий жизнь слуг
императора, за убийство магильера вне зависимости от обстоятельств
и личности последнего предусматривал суровую кару. Достаточно
суровую, чтобы любой уличный грабитель, увидев в темноте переулка
синее сукно, с большей охотой отрубил бы себе обе руки по локоть,
чем осмелился бы совершить задуманное. В случае же с тоттмейстерами
дело и вовсе принимало дурной оборот — тело состоявшегося или
несостоявшегося убийцы городом передавалось в собственность Ордена.
О судьбе таких неудачливых убийц ходили весьма мрачные легенды,
сдобренные детальнейшими подробностями, — и редко кто
осмеливался их оспаривать.
Мы двинулись прочь.
«И на тебя тоже давит этот город, — беззвучно и зло сказал
я сам себе. — Скоро станешь таким же дергающимся параноиком,
как Макс. Какая гадость! Скоро будешь шарахаться от любой тени,
видеть в каждом взгляде ненависть, ежеминутно думать, сколько же
человек тебя ненавидит и сколько алчущих крови глаз сейчас смотрит
в твою спину… Гадость, гадость, бессмысленная и дрянная гадость. И
город этот, и…»
Зло бормоча, я шел, глядя себе под ноги. Вечерняя прогулка не
освежила мою голову, напротив, я отчего-то стал нервозен,
раздражителен и тороплив. Конечно, виной этому была не нелепая
встреча с пьяницей, что-то другое, что-то сильнее, глубже,
серьезнее… Я начал перебирать в памяти все события последнего
времени и, когда закончил, оказалось, что ровным счетом ничего
подозрительного или необычного они не таили. Четыре мертвеца за
неделю — больше, чем обычно по моему району, но не чрезмерно. Один
висельник, потом эта… как ее… старуха, в общем, на окраине
зарезали, ну и эти двое красавцев — женщина и бродяга. Связь?
Сидя в ресторации, я развивал свою теорию перед Максом
постепенно и осторожно — точно выстраивал из карт какое-то сложное
сооружение, каждый этаж которого был тяжелее и основательнее
предыдущего. Но, в сущности, за моими рассуждениями было не больше
фактов, чем за теми же картами, одно дуновение ветра — и они
посыплются наземь. К чему я вел тогда? Пытался поддеть Макса, шутки
ради бросить ему фальшивый след, чтобы посмотреть, как он,
засидевшийся на своей необъятной заднице, станет суетиться? Или же
просто упражнение изнывающего от безделья мозга?