Так, в трудах, прошел очередной день
господина майора госбезопасности, а за его дверью вели по коридору
одного человека за другим, провожая прямо в подвал, где на дыбе уже
висел какой-то лазутчик-ливиец, пойманный третьего дня в
окрестностях Александрии. Допрос кочевника странным образом совпал
с приглашением на беседу многочисленных сослуживцев покойных, их
соседей и служек из харчевни, где те сиживали по вечерам, потягивая
дешевое винцо по двадцать нуммиев за кувшин. И вот теперь бедолаги
слушали дикие вопли ливийца, примеряя на себя его нелегкую судьбу.
А потом столичные сыскари привычно разобьются на пары, где один
напугает свидетелей до икоты, пообещав отдать на пытку, а второй
пожалеет и поманит новеньким рублем с гордым профилем его светлости
князя Самослава. Тут уже не Косте учить людей их работе. Они ее
знали туго. Им только фантазии не хватает. Что с них взять! Простые
ведь псы, хоть и битые жизнью.
Коста ненавидел летний зной. Одна
надежда, что скоро солнышко скроется за горизонт, а море подарит
приятную прохладу. И тогда он пообедает… Обед! У него сегодня обед
с сиятельным Стефаном. У него на террасе. Чуть не забыл!
Коста быстрым шагом перешел в
соседнее крыло здания, которое за последний год изрядно
перестроили. Появились какие-то коридоры на месте разрушенных
комнат, двери заменили на новые, столичной работы. Коста не
пробовал, но сердце подсказывало, что не один топор сменить
придется, пока разрубишь такую, сделанную из мореного дуба. А еще
он знал точно, что приезжие мастера из Словении прорыли один
подземный ход во дворец префекта, а второй — в порт, где стоит
патрульный драккар. Нужные выводы из последнего бунта были
сделаны.
— Сиятельный! — поклонился Коста
великому логофету, который весьма ценил свой обед, дипнон, и свои
вечерние часы, а потому абы кого в это время не приглашал. Стефан
весьма тщательно и вдумчиво относился к тому, с кем ему придется
разделить трапезу. И, подобно дворцовым обитателям, логофет свой
дипнон встречал, расположившись на мягкой кушетке, стоявшей рядом
со столом. Древняя привычка вкушать яства лёжа, которая с каждым
годом все больше и больше забывалась. Лишь императоры и вельможи
пировали теперь подобно благородным предкам.
— У меня сегодня филе мурены и
сирийские груши, вываренные в меду, — сиятельный логофет довольно
щурился, ведь меню каждого своего обеда он обсуждал не менее
тщательно, чем причину недоимок в провинции Фиваида.