Вся мебель в спальне была старой и очень основательной.
Встроенный шкаф, больше похожий на гардеробную — при желании туда
бы поместился десяток таких, как я. Низкое трюмо с тусклым зеркалом
в рост, кровать с приставной лесенкой. Под потолком балдахин с
плотными занавесями, от которых заметно тянет прелью — видимо,
комнатой давно не пользовались. Стены — беленый камень, прикрытый
гобеленами, камина нет, нет стола, но есть кресло. И жаровни есть —
две штуки, но, несмотря на них, в комнате стоит пронизывающий
холод.
Портьеры, прикрывающие окно, надулись от сквозняка пузырем. За
облепленным снегом стеклом не было видно ни зги.
…в Ландоне сейчас тоже снег, но в Уайтчепеле он не
задерживается, превращаясь в грязную кашу и стекая в канавы. В
метель Арчер никогда не выгонял нас на улицу, наоборот, кухарка
заваривала два ведра жидкого чаю, который мы черпали жестяными
кружками. Чай был сладким.
Кажется, я скучаю по Арчеру. Точнее, по эфемерной, но все же
определенности, которую дает жизнь воришки. А сейчас я совсем не
уверена в том, что доживу до весны.
Жить хочется. Очень.
Как же хочется жить, Триединый…
На трюмо, отбивая восемь, захрипели часы. Их старческий кашель
вернул меня в темную спальню с дрожащим пламенем свеч и красноватой
окалиной на жаровнях. Я с усилием разжала руку, отпуская порченую
молью портьеру, и, изогнувшись, начала расстегивать платье. Стянула
его через голову, аккуратно повесила на спинку кресла, клацнув
зубами от холода, умылась — на трюмо стояла чаша с чуть теплой
водой. Какая-то добрая душа оставила на разобранной кровати грелку,
ночную рубашку и старомодный чепец с порыжелыми от времени
кружевами. Мысленно благословив ее, я переоделась и залезла под
одеяло — слава Триединому, сухое, пусть и пахнущее пылью. Укрывшись
с головой, я оставила щелку для воздуха, подтянула колени к груди,
создавая маленький островок тепла, и крепко зажмурилась.
Нельзя плакать.
* * *
Дядя Чарли говорил, что у каждого из нас есть конечный запас
прочности, и эти два дня — как те — подвели меня опасно
близко к его пределу. Я совсем не помню, как уснула — просто
закрыла глаза и провалилась в черноту. Не было ни снов, ни красок,
я даже не шевельнулась ни разу и если бы не удары, от которых
затряслась дверь, пролежала бы еще не один час.