Заметила, что Райдер наблюдает за мной, и положила приборы,
чувствуя, как краснею. Леди не едят много…
— Десерт? — нейтрально спросил мужчина. Сам он за это время съел
только половину отбивной.
— Нет, спасибо…
Райдер негромко звякнул столовым серебром о край тарелки, отпил
вина.
— Давайте договоримся, Этансель, — заговорил он, поглаживая
ножку бокала. — Обед в два. Ужин в восемь. В это время вы сидите
здесь, вот на этом стуле. В остальное — занимайтесь чем хотите. На
втором этаже есть библиотека — вы ведь умеете читать? Запертые
шкафы не трогать, книги по дому не разбрасывать. Гулять рекомендую
в саду, холмы опасны, а погода коварна. Завтрак в девять,
присутствие на нем желательно, но необязательно.
Я кивнула.
— Можете идти.
— Спасибо за ужин, мистер Райдер, — пробормотала я, вылезая
из-за стола. Сделала книксен.
— Это необязательно, — снова принялся за еду мужчина. —
Этансель! — окликнул он меня, едва я повернулась к лестнице. —
Возьмите свечи. Ступени не в лучшем состоянии, я не хочу, чтобы вы
упали.
Ворот его рубашки был расстегнут, и когда Райдер откинулся в
кресле, в треугольном вырезе заблестела чешуя.
Странно. Непонятно, страшно.
Рыдает воском свеча, трещит, трепещет на сквозняке. Шторы
раздуваются так, словно за ними кто-то стоит, и в зеркале с
испорченной сыростью амальгамой мелькают тени.
Жутко.
Не выдержав, я вскочила с матраса и отдернула портьеры, впустив
в комнату лунный свет и ледяной ветер. Пятясь, вернулась в кровать.
Так лучше. Так видно, что у окна никого нет, а за стеклом —
застывшие волны холмов в искрящейся снежной пене и сине-черное
небо.
Внизу зазвенела посуда, засмеялся Райдер.
…не тронул. И взгляда этого — противного, липкого — не было. И
все равно страшно: не от душевной же доброты он оставил меня в
своем доме!
Но спросить, что он собирается делать — еще страшнее.
Шорохи, скрипы, и тихие стоны ветра. Я убеждаю себя, что это
ветер. Приоткрытая дверца шкафа — я уже знаю, что его невозможно
плотно закрыть. Старые часы — секундная стрелка на них то замирает,
то вдруг раскручивается, догоняя время.
И очень хочется пить.
За четыре года я совсем отвыкла от соли и специй, и рот после
отбивных в черном перце просто горит. Воду — все, что было в
кувшине для умывания — я давно выпила, а запоры на окне, когда я
попыталась добраться до снега, не открылись.