— Я остановлю для тебя время, —
кивнул Поводырь. — Но ты сможешь выдержать последствия? В прошлый
раз ты чуть не умер.
— Если ты этого не сделаешь, меня
убьют сейчас, — устало ответил Бхулак и вновь вынырнул в кедровую
рощу.
Как всегда в такой ситуации, он
ощутил волшебный прилив сил и необыкновенную лёгкость, за которую
придётся расплачиваться долгими часами, а может, днями мучений. Но
сейчас всё было прекрасно, и он оглядел изменившийся мир — в
котором остановилось всё, а не только бегущие к нему орущие
бандиты. Они застыли в причудливых позах, некоторые на бегу, на
одной ноге, на самых кончиках пальцев — так ни за что нельзя стоять
неподвижно в нормальном мире. Один даже зависал в воздухе, замерев
в прыжке. Застыли и шевелящиеся от ветра седые кедровые лапы, и сам
ветер, и насекомые, и порхающие птички — одна висела прямо над
полем боя.
Подвижным оставался лишь Бхулак. Он
осмотрелся, размышляя, и его мысли ему не нравились. Он вообще
давно уже не любил убивать, но сейчас, наверное, придётся убить их
всех. Можно было бы, конечно, оглушить, или даже связать, но когда
время вернётся к обычному течению, Бхулак упадёт замертво и
неизвестно, как надолго. В прошлый раз он примерно сутки был без
сознания, а потом лежал без сил дня ещё два или три. За это время
разбойники, конечно, придут в себя, освободятся от пут — и убьют
его. Значит, чтобы выжить самому, он должен убить их на месте. Он и
убьёт — не в первый раз. Но каждый оставлял в нём глубокий
шрам.
Однако умрут они всё же не все.
Бхулак подошёл к Зуру-Шалику. Лицо его было перекошено яростью, он
вздымал медный топор — видимо, был очень обижен из-за потери своего
прекрасного хопеша, жаждал вернуть его и отомстить.
Убивать своих детей так же плохо, как
и спать с ними. А Зуру-Шалик был нужен не только здесь и сейчас, но
и в дальнейшем — Бхулак уже понял, как поступит с селением хапиру и
их вероломным главарём.
Вновь нырнув во внутренние покои,
Бхулак нашёл другую комнату и пропел оттуда Зуру-Шалику свою
короткую песенку. Ни один человек, включая и его самого, не
понимал, о чём она — на людское ухо это было бессмысленное
пощёлкивание и попискивание, обладающее каким-то чуждым странным
ритмом. Но силу действия этих звуков Бхулак наблюдал не раз. В
окаменевшем лице юного хапиру ничего не изменилось, но Песня,
несомненно, дошла до глубин его разума и уже оказала
воздействие.