— Это доброе, ступай.
Она провожала сына взглядом, пока он
ловко поднимался по приставной лестнице к выходу, ведущему на
крышу.
Поднявшись туда, Ойно долго стоял,
вновь переживая тяжёлый разговор. Нет, он, конечно, не думал, что
мать легко отпустит его, но не ожидал от неё такой злобной
решимости. А ведь он уже больше года пытался подготовить её принять
его решение — сам принял его уже давно, когда Кхерс, друг его
мёртвого отца, вернулся в Аратту из-за моря, чтобы позвать туда ещё
людей. Как понял из разговоров с ним Ойно, в западных поселениях
народа ар женщин брали у местных племён, обменивая или похищая, а
вот мужчин не хватало. Но не хватало их и в Аратте, потому
старейшие были очень недовольны прибытием Кхерса. Больше всего им
хотелось просто прогнать его, а то и убить, но сделать это было
трудно — он был славен среди мужей и вряд ли нашелся бы желающий
поднять на него копьё.
Поэтому он пробыл в поселении целую
луну, свободно приходил в дома, беседовал с жителями — и с Ойно
тоже, а ушёл в сопровождении двух десятков человек, среди которых
были и молодые парни, ещё не нашедшие жену, и вдовые охотники, и
даже одна только что поженившаяся пара.
Когда они вышли за стены Аратты,
старейшие с крыши прокляли уходящую женщину именем Триединой, но,
кажется, совсем её этим не испугали.
Ойно очень хотел уйти с ними, но не
мог: пока он не обзаведётся женой, власть над ним принадлежала
матери. И вот теперь она сказала своё слово.
Юноша тяжко вздохнул, вбирая в себя
привычный смрадный воздух посёлка — вонь от испражнений живых
существ и гниющего мусора — всё это в изобилии громоздилось между
домами, и по мостику из досок перебрался на соседнюю крышу.
Дом молитвы, который посещала его
семья, находился крышах в десяти отсюда. Ойно бежал по ним, не
обращая внимания на занятых своими вечерними делами людей.
Добравшись до нужной крыши, он сказал сторожившему вход старику с
копьём:
— Я иду просить Триединую.
Сторож молча отступил, и Ойно
спустился по лестнице внутрь святого дома.
Он был тут один. В белой комнате
пахло свежей известкой и стояла звенящая тишина. Это святилище
принадлежало третей ипостаси Триединой — возрождению, потому здесь
везде были изображения быка, символа силы лона великой богини.
Усевшись на пятки и обратившись к
ряду закреплённых на стене чёрных скульптур бычьих голов,
скрывающих черепа мёртвых старейших, юноша стал бормотать заученные
формулы молений. На самом деле он пришёл вовсе не к Триединой —
отношения с ней у него как-то не складывались. Он хотел увидеть
отца.