Сейчас пройдет эта невыносимая боль, прекратится предсмертная
слабость, я встану, и кто бы ты ни была, ты очень сильно пожалеешь
об этих словах.
Из тумана проступали очертания темной, маленькой, с низким
деревянным потолком комнатки. В мутное окно безнадежно долбилась
жирная муха, и жужжала она так громко, что мне захотелось
немедленно встать и ее прибить.
Но я не находила сил пошевелиться.
Снаружи доносились размеренные гулкие удары — далеко-далеко. Я
узнала их, я приняла их… за спасательные работы. Никто меня не
спасет, нет спасения. Все, что должно было произойти,
произошло.
Я помнила двух женщин. Они что-то мне говорили, что-то важное,
бесспорно, но что? Голова по-прежнему шла кругом, я больше
представляла, где стены, где потолок, а где окно с проклятой мухой,
чем видела все на своих местах. Я не могла даже поднять руку, чтобы
потрогать распухшую губу, а стоило приоткрыть рот, как рана
треснула, и по подбородку заструилась кровь.
Привычно по-женски тянуло живот, возвращая к последнему
воспоминанию. Я не знала, как все объяснить, да и стоило ли, и было
ли кому объяснять, но где-то там, среди асфальта, конденсационных
следов самолетов и вышек мобильной связи, все продолжалось уже без
меня.
Ни страха, ни отчаяния, ни тоски, словно я в последний момент
согласилась на обмен «жизнь на жизнь». Сплошная апатия, возможно,
позже придут откат, осознание и, как следствие, — безнадежное
безумие, но пока рассудок в полном порядке, и все в порядке с тазом
и ногой, хотя я столько времени лежала на спине, а ведь я постоянно
просыпалась, сдерживая крик, если случайно переворачивалась на
спину.
Я пошевелила ногой и закусила губы — с непострадавшей стороны,
на случай, если мне померещилось отсутствие боли. Но моему телу
оказалось решительно все равно, что я сперва слегка, потом сильнее
дернула ногой, затем подвигала тазом вправо-влево, вверх и вниз, и
я в конце концов нервно расхохоталась: впервые такие простые и
естественные для каждой женщины движения были просты и естественны
и для меня.
Справа мелькнула тень, и я подавилась истерическим кудахтаньем.
Я повернула голову и озадаченно прищурилась — не змея, с которой я
так и не поквиталась, и не перепуганная жеманная девица, а
незнакомая мне необыкновенно красивая девка.
Память подбросила грубое слово в адрес той, кто еще не успел
сделать мне ничего плохого. Между обмороком и явью я всерьез
озаботилась причудами подсознания и тем, что я не так уж воспитанна
и интеллигентна, как полагала, а девка, не подозревая о моем
самоедстве, протянула мне небольшую белую тряпицу.