Всё начиналось довольно
обыденно: очередной поэт возле театра слагал стихи о «сыне страны
Советов», люди со сдержанным любопытством перешёптывались, Мастер
надеялся отвлечься от неурядиц, словом, когда мы занимали места,
буря не сотрясала город, молнии небо не разрезали, — никто не
ожидал трагедии. Конферансье судорожно оправдывался перед
зрителями, мол, маэстро Воланд в совершенстве владеет техникой
искусства фокуса, — ещё бы, начальство наверняка потребовало
начертить красную линию, дабы не потерять кресло. Вот бедняга и
надрывался. Атмосфера царила мрачная, готическая, от крикливого
клоуна веяло угрозой, но куда большим вниманием пользовался котяра,
который отпускал комментарии и вставал на задние лапы. «Да,
Калиостро переплюнули», — проскользнула мысль. Явление Воланда было
воистину захватывающим, я забыла, как дышать, когда тьма
расступилась и на высоком пьедестале показался он. В изящных очках,
фиолетово-синей мантии, сапогах из кожи и с тростью, обязательным
атрибутом образа. Спинка трона — металлическая звезда с
расходящимися лучами — ореолом окружала фигуру иностранца. Мужчина
был подвижен, то закидывал ногу на ногу, то широко расставлял их,
нагибался, когда обращался к марионетке, своему Фаготу, и
настойчиво взирал на людскую массу. Чудилось, будто мы овцы,
которых требовалось или остричь, или отправить на убой. «Горожане
изменились. Внешне. Как и сам город, впрочем. Появились эти… как их
там… трамваи, автомобили. Но мне, конечно, кажется, что гораздо
более важный вопрос, изменились ли эти горожане внутри», — плавная
речь с шипящими деликатными нотками завораживала. Я сжала
подлокотники, когда Воланд направил трость на зрителей, сердце в
груди замерло. Но забилось чаще и едва не оборвалось, стоило клоуну
в колпаке выстрелить в парящий шар. При виде купюр страх почти у
всех сменился восторгом; денег было так много, что народ набивал
карманы до отказа, женщины вытряхивали из сумок мелочь, прятали
пачки червонцев в нижнее бельё. Я подняла на профессора потрясённый
взгляд и заметила торжество в его позе. Позе победителя, — он будто
радовался, что выиграл в споре. Воланда не тревожил переполох.
Интересовало только наблюдение. Эксперимент. Мы с Мастером почти не
шевелились. Меня вообще пугала сумятица и подпрыгивающие вокруг
люди. Странность заключалась и в том, что профессор заметил нашу
реакцию, аккурат когда я подумала, не считывал ли он эмоции каждого
присутствующего, — немца выдал наклон головы, и хотя расстояние не
позволяло видеть глаза, ещё и за очками, я почувствовала
любопытство с его стороны. Так добыча инстинктивно определяет в
зарослях хищника. Это было волнительно.