Я хотела его понять. Разгадать
суть этой необыкновенной, потрясающей, талантливой личности,
раскрыть, словно книгу, и прочесть до последней страницы.
«Мефистофель», — вновь произнесла вслух, с придыханием из-за боязни
его силы и какого-то ненормального восторга. Главное, профессора не
получалось обвинить полностью, — игра была коварной, конферансье
пострадал, да, — но люди сами себя сделали гвоздём программы,
требовали убийства и устроили бойню за даровщину. Фагот с петушиным
хохотом и прямоходящий кот казались тогда меньшим злом.
Следовало предупредить
Мастера, чтобы держался от иностранца подальше, навсегда отбросить
мысль о встрече с Воландом, притвориться паинькой и окунуться в
прежнюю жизнь. Я не была паинькой. Фигура в красивой
иссиня-фиолетовой мантии прочно засела на задворках сознания.
Потому по возвращении на квартиру сразу отыскала сочинение Иоганна
Гёте. Плеснула крепкого чая в бокал. И заперлась в комнате, как
если бы проворачивала аферу.
Прости, не мастер я по части
громких слов;
но если б пышный слог я в ход
пустить решился,
Сам рассмеялся б ты — ручаться
я готов, —
Когда б от смеха ты давно не
отучился.
Мне нечего сказать о солнцах и
мирах:
Я вижу лишь одни мученья
человека.
Смешной божок земли, всегда,
во всех веках
Чудак такой же он, как был в
начале века!
Ему немножко лучше бы
жилось,
Когда б ему владеть не
довелось
Тем отблеском божественного
света,
Что разумом зовёт он: свойство
это
Он на одно лишь смог
употребить —
Чтоб из скотов скотиной
быть!
Позвольте мне — хоть этикет
здесь строгий —
Сравненьем речь украсить: он
на вид —
Ни дать ни взять кузнечик
долгоногий,
Который по траве то скачет, то
взлетит
И вечно песенку старинную
твердит.
И пусть ещё в траве сидел бы
он уютно, —
Так нет же, прямо в грязь он
лезет поминутно.
Дойдя до «Пролога на небе», со
стоном закрыла книжкой лицо. Амплуа дьявола — нет, духа отрицания,
единственного из тёмного воинства, кому Господь дозволил посещать
Рай, — в невероятной степени соответствовало натуре Воланда. Не
богоборец, но искуситель, сатирик, злой гений и разоблачитель
людских пороков. Обращаясь к воспоминанию о сеансе магии, чудилось,
будто трон занимал не иностранец, а Мефистофель, во плоти, из
старинных легенд. Некоторые детали услужливо всплыли на
поверхность: голову Михаила Берлиоза нашли спустя несколько часов,
а Бездомный с иконкой и в кальсонах закатил истерику в
«Грибоедове».