— Не то, чтобы я мог пошевелиться и пойти куда-то.
— Значит, тебе нужно тело, — легко сказала Шира. — Такое,
которое не жалко занять, а то королева огорчится и будет нас
ругать.
— Если грешник послужит добру хотя бы телом, это будет ему на
пользу, — согласилась Нейрис. — Но грешник должен быть ну очень
грешный. Ты сам нам говорил, как это больно — когда новый хозяин
занимает чьё-то тело.
— И не надейся, — добавил Эйгор. — Мы тебя не бросим, здесь или
в теле. Никогда. Ты наш.
— Отец наш и мать, — ать, грохнул молот, — Всё в ваших
руках, — ах. — Прошу, сберегите: — Донал Нойе поставил
молот, повернул заготовку, — молитву в сердцах, — и снова:
ах, — волну в океане, корабль в тумане, и гром в небесах,
— ах!
На свете были разные пытки, много разных пыток: можно было
вырывать ногти, поджаривать на вертеле, растягивать на дыбе или
заставлять слушать пение старого кузнеца. Голос у него был
редчайшей противности, будто какой-то извращенец вздумал писать
гвоздём по грифельной доске. И он повторял одну и ту же песню —
молитву — десятки раз, сопровождая каждую строку ударом молота.
Но Джейме был смел и силён духом, он не собирался позволить
таким мелочам мешать его пути искупления в Ночном Дозоре. Он
научился рубить дрова; научится и терпеть пение Донала Нойе, если
судьбе угодно заставлять его качать меха и всячески помогать в
кузне. (Конечно, не судьбе, а Старому Гранату, который только и
искал, как веселее поизагляться над попавшимся Ланнистером, но
пусть будет «судьбе» — звучит приличнее.)
Тем более что наблюдать, как однорукий кузнец одной рукой творит
из заготовок оружие... почти что стоило всех пыток. Джейме с
детства презирал труд — так его учили. Труд — удел
крестьян, глупцов и слабаков, неспособных взять в руки власть и
заставить работать других. (Как Старый Гранат заставил работать
Джейме, например.) Как всё, что принадлежит низшим формам жизни, то
есть не Ланнистерам — труд уродлив и нелеп, но, к сожалению,
необходим... но однорукий кузнец и его молот, дыхание огня в горне
и превращение полосы металла из чёрной в золотую и снова в чёрную,
и искры, и ловкость кузнеца... всё это было красиво.
И пусть спина болела, пот заливал глаза, а руки немели от
однообразного напряжения — он не мог оторвать глаз от простых
чудес, которых никогда не видел. Которых никогда не представлял —
ему всегда казалось, мечи... просто мечи. Всегда так были. Как в
представленьях жонглёров, где обычный меч кладут на наковальню,
бьют молотом, суют в бадью с водой и поднимают над головой: готов.
Ан нет, всё оказалось куда сложнее. Ради простого, неказистого
оружия — так много времени, труда... и мастерства.