Хорошо хоть мне хватило ума лежать
тихо — еще одну взбучку от отца я бы
не пережил. В последнее время он стал резче обычного
и каждый вечер проводил во хмелю, упиваясь
до беспамятства. Я избегал его, потому что всегда вызывал
у него гнев — это получалось само собой, не нарочно,
но с завидным постоянством. В таком настроении
он был жесток, как зима, а теперь, когда
я окончательно все испортил, лучше и вовсе
не показываться ему на глаза.
Так опозориться, это же кошмар!
И ведь я даже попал в того оленя, ранил прямо
в гузно. Все почти получилось. Почти. Как всегда. Если бы
не тот предательский корень, о который я запнулся,
то может сумел бы отыскать след, но... Сломать лук
и потерять нож? И чем я должен был его взять? Голыми
руками? Да что уже там. Верно дети дразнят дураком. Дурак
и есть. И руки из жопы, да и вообще...
Тяжелый стук в дверь выдернул меня из раздумий.
— Кого там принесло?
— раздался голос отца.
— Это я, Хаген. Открывай
уже, — ответил скрипучий голос.
— Не заперто.
Распахнулась дверь и вместе
с гостем в дом ворвался холод и снежная пыль.
Я придвинулся ближе к развешенным шкурам, что заслоняли
мне комнату и прятали от сурового взгляда отца.
Прижавшись к лавке, стараясь дышать ровно, я стал
наблюдать сквозь прорехи в шкурах.
Хаген, один из старейшин,
отряхнулся, присел за стол и выжидающее уставился
на отца. Отец сделал несколько глотков из кружки
и в ответ уставился на незваного гостя. Хаген был
крупным мужчиной, в солидных летах, но вовсе
не дряхлым. Лицо и руки его были испещрены шрамами
от клинков и старости, но колючие серые глаза
выдавали озорной нрав и ясность мысли. Ухоженная борода была
стянута шнурками, а левая рука упрямо теребила кисет
с дурман-травой. Из всех стариков в деревне
он остался единственным, кто мог в одиночку уходить
и возвращаться из похода за дичью или двумя-тремя
парами ушей наших кочующих соседей. Иногда мне думалось, что
Неведомый не властен над эти человеком, уж больно силен
и весел он был, несмотря на прожитые годы.
Отец же, напротив, выглядел старше своих лет — его
старили выцветшие усы, большие залысины и здоровый живот.
От хмельной диеты его взгляд становился мутнее с каждым
днем, а сам он начал проигрывать своим сверстникам
в стрельбе и проворстве. Впрочем, даже сейчас, босой,
с развязанными тесемками на штанах, лениво развалившись
на лавке, он излучал скрытую угрозу. Все в деревне
знали, что характер у него взрывной, поэтому старались
не мозолить ему глаза, когда слышали, что отец начинал
скрипеть зубами от подавляемой ярости. В гневе
он мог устрашить даже дикого зверя.