— Малика! Что это стучит?
— Зубы.
— Какие зубы?
— Мои зубы.
Кто-то, непомерно храбрый, рассмеялся
бы, решив, что девушка пошутила. Но Адэр не был бесшабашным
смельчаком. Он тянулся и бился в клейкой паутине страха и не мог
вырваться.
— Малика… Тебе страшно?
— Очень.
— Не бойся, Малика. — Адэр судорожно
глотнул. — Не надо бояться.
— Мне холодно.
— Передвинься на сухое.
— Не могу. У меня вывихнуты
плечи.
Адэр представил, какая это, должно
быть, адская боль. И то, что сейчас испытывает он, сильный мужчина,
ничто по сравнению с муками девушки.
— Продержись до утра. Хорошо?
— Что будет утром?
— Нас отпустят.
«Нас отпустят, — твердил он, склоняя
голову к земле. — Нас обязательно отпустят».
Утром никто не пришёл. Не
чувствуя рук и спины, зато ощущая невыносимый холод, Адэр
переступал с колена на колено и смотрел на Малику. Она лежала в той
же позе, что и ночью. Вокруг закрытых глаз проступила синева,
обескровленные губы крепко сжаты, некогда смуглое лицо приобрело
землистый цвет. И лишь маленькие капли пота на лбу и висках дарили
надежду, что девушка жива.
— Малика, — тихонько позвал Адэр. —
Ты спишь?
— Нет.
— Плечи болят?
— Нет.
— Нельзя всё время лежать. Надо хоть
немного двигаться.
— Я берегу силы, — произнесла Малика.
— Для побега.
О каком побеге она мечтает? Тело
раздулось и задеревенело. При малейшем движении казалось, что
внутренний огонь сжигает мышцы и обугливает кости. Ступни и кисти
замёрзли настолько, что ударь по ним, и они раскрошатся на тысячи
льдинок.
— Малика, я скажу им, что я
правитель. И нас отпустят.
— Вы настолько наивны?
Адэр уронил голову на грудь. Нет, он
не наивный. Ночь, пронизанная болью и кошмарами, измучила его. Она
высосала надежду на спасение, и освободившееся в рассудке место
надо было срочно чем-то заполнить — будь то утопия или самообман, —
лишь бы животный страх перед неизвестностью не поглотил разум
целиком.
Адэр закрыл глаза. За стенами
сварливо щебечут птицы. Чуть дальше, за горным кряжем, задиристый
ветер гонит по пустоши песок. Где-то тёплое небо трётся о крыши
домов. А где-то игривое солнце плещется в лужах на асфальте. Там,
за бандитским лагерем, бурлит необычайное по силе и размаху
счастье, о существовании которого никто не догадывается. Он сам до
вчерашнего дня не догадывался, какое это блаженство — стоять над
обрывом и слушать ворчание моря. Или сидеть в тесном кресле и
смотреть на спящий сад. Адэр бредил глотком хрустальной воды и
запахом чистого тела. Грезил о шелесте листвы над головой и шорохе
травы под ногами. Он изнывал по мизерным радостям, которых не
замечал ранее, и не знал, что из них складывается счастье.