— Подожди, — крикнул ей Хлыст и,
развязав Адэру руки, буркнул: — У тебя минута.
До позднего вечера Адэр простоял
возле двери, наблюдая за бандитом и его зазнобой. Он ни о чём не
думал. Он просто смотрел, как парочка, тихо воркуя, сидит у костра.
Изуродованная подагрой пятерня, привыкшая держать кнут, неловко
поправила загнувшийся воротничок застиранного платья, неумело
затолкнула под косынку непослушный локон. Напряжённо скользнула по
худенькой спине и замерла на узелке фартука. Зыркнув по сторонам,
Хлыст помог своей гостье встать, и они исчезли из виду.
Мимо двери прошёл некто в брезентовом
плаще (в такую-то жару!), обдав Адэра запахом прокисшего пота. Ещё
один, гибрид выродка и франта, — с обнажённым костлявым торсом, в
кепке и алом платке на шее (чем вдруг напомнил костюмера), —
поставил возле костра пустые корзинки. Поворошил угли и скрылся из
глаз.
Сквозь шум разгулявшегося ветра
пробился счастливый смешок, прошуршали под ботинками камни, и
парочка появилась в свете костра, плюющего в грязно-розовый воздух
раскидистые снопы искр.
К огню подсел Оса. Как только с его
языка сорвалось имя подруги Хлыста — Таша, Адэр покинул
наблюдательный пост возле двери. Он заполнил в памяти все выемки и
пустоты, нанёс последний мазок на самую жуткую картину в своей
жизни. Ему уже неинтересно, что будет твориться за стенами лачуги.
Его не волнует, что произойдёт внутри. В нём накопилось столько
ненависти, столько ярости, что он перестал бояться смерти — с таким
грузом на тот свет не уходят. Осталось дождаться Крикса и с помощью
Тезара стереть Порубежье с лица земли.
Во времени Малика и Адэр
ориентировались по тусклому свету в щелях лачуги. Ночью дрожали от
холода, днём изнывали от жары. С ними никто не разговаривал. Они
сами, утомлённые ожиданием, не хотели ни с кем разговаривать.
Их выводили на воздух, окатывали
морской водой. Насильно пичкали Адэра рыбой или хлебом и сажали на
цепь. Иногда вспоминали о нём утром, иногда после полудня.
Отстёгивали от цепи и вновь забывали до позднего вечера. Малика на
весь долгий день перебиралась к двери, Адэр мерил лачугу тяжёлыми
шагами или рассматривал в дырах облака.
Они не обменивались ни взглядом, ни
словом. Слушали дыхание друг друга, притворялись глухими и устало
барахтались в одиночестве. Они жили под одной крышей, одной жизнью,
но в разных мирах.