Адэр бросил карту через плечо,
схватился за руль и со вспыхнувшим интересом погнал машину к
горизонту.
***
На крыльцо охранительного участка
вышел командир стражей порядка: ростом до верхнего бруса дверного
косяка; в плечах косая сажень; шея крепкая, жилистая, как дубовый
сук. Одёрнув тёмно-зелёную рубаху так, что на мощной груди
затрещала ткань, командир упёр кулачищи в бока и окинул улицу
взглядом.
Над крышами — соломенными и дощатыми,
покрытыми серым сланцем и серебристым железом — краснело солнце. От
дома к дому тянулась паутина проводов — селяне делятся с соседями
светом. При таком раскладе лампочки горят не в полный накал, и
поздним вечером нельзя вышивать или писать письма, или выполнять
любую другую работу, требующую напряжения глаз, но лучше такое
освещение, чем свет керосиновых ламп.
С высоты крыльца охранительного
участка хорошо просматривались чистые квадраты дворов, посыпанные
белым морским песком и обнесённые каменными оградами; где-то камни
лежали глухими ровными рядами, словно соты, а у кого-то заборчик
походил на ажурное вязаное полотно.
Кое-где перед домами буйствовали
яркими красками цветники. Здесь живут истые хозяева, раз не
поленились дойти до моря, собрать выброшенные на берег водоросли и
удобрить скудную почву. У таких и огороды, как у климов, с густой
сочной зеленью, ни клочка земли не видно. Но о климах селяне не
любят вспоминать — на душе становится тошно.
Страж посмотрел в другую
сторону.
Возле хлебной лавки о чём-то судачили
бабы: на худощавых фигурах неброские платья; на шеях пёстрые
платочки; на ногах башмаки с большой пуговицей на тупом носке; в
руках плетёные из лозы кошёлки. И вряд ли ошеломляющая новость
собрала товарок в кружок, скорее бабья слабость — чесать языками
при любом удобном случае.
Перед витриной со сластями молчаливо
толкались детишки. Сжимая в ладошках монетки, никак не могли
решить, на что потратить своё «состояние». Чей-то пальчик указал на
ярко украшенный пряничный домик, щедро политый мёдом и покрытый
глазурью, и детвора загомонила, будто стайка взбудораженных
воробьёв.
У калитки постоялого двора комнатная
девка лениво трясла половик, сшитый из пёстрых обрезков ткани. Из
окна гаркнул хозяин, и девка, перебросив коврик через плечо,
поплелась на задворки.
С заднего двора банка выехали две
машины с тезарскими флажками на капоте. Первую в округе прозвали
«сундуком»: прямоугольная, как ящик; спереди узкая полоска стекла;
сзади дверца; по бокам скобы; в серёдке драгоценные камни, которые
прииск сдал в банк. Вторая — с большими тёмными окнами для хорошего
обзора изнутри. В ней охрана, сколько человек и как они выглядят —
никому не ведомо, этого не знает даже командир стражей.