Он
даже смирился бы с меткой, не мешай она жить, да вот беда: блядский
палец продолжал зудеть,
постепенно увеличивая площадь прозрачности. Но не насовсем. Сперва
увеличит — потом уменьшит. Утром увеличит — в обед уменьшит, ёбаный
стервец, и становится каким-то мутным при этом, что ли!Вован ничего не понимал, он
ждал, что палец начнёт гнить и отвалится, а ещё подозревал, что
тронулся кукухой, протёк сундуком, обзавёлся
биполярочкой.
В
какой-то момент решил лечиться и почти дошёл до больнички, где
зеков штопало двое лепил, терапевт и хирург, к последнему Вован и
целился, но по дороге развернулся и пошёл в библиотеку, взял книжку
сдуру: мифы народов мира. Он очень боялся ампутации, у тому же
надеялся — вдруг рассосётся?
Не
рассосалось.
Он не
показывал своей беды никому, ни единой живой душе, а если снимал
порой перчатку, то руку держал исключительно в кармане. Жирный
Стэн, сосед по нарам, всё подкалывал, не дрочит ли он часом. Вован
огрызался на ебантропа, но драться не лез: Стэн сидел за тяжкие
телесные, он на кого-то нарочно прыгнул, да так своей тушей в
полтора центнера и пришиб едва не насмерть. Когда мусора приехали
его арестовывать, то одних наручников не хватило — руки не
сходились за слоновьей спиною, так служивые исхитрились — сцепили
цепочкой сразу три пары. На лагере один расист пытался Стэна
подрезать за то, что тот иностранец и негр, так нож застрял в жиру,
а Стэн в секунде свернул ему шею словно курице. Ну его к
чёрту.
В
понедельник, извевшись за слишком долгие выходные, Вован вышел на
мрамор, в карьер. Там ждала привычная работа, при помощи которой он
надеялся отвлечься.
Верный дружище Оззик, экскаватор
Мицубиси, стоял на зарядке, сосал электрическое молочко. Вован
надел толстые рабочие перчатки и вытащил кабель из гнезда, хотел
положить его на место — закрепить в пазы, но вдруг поймал себя на
очень странных чувствах. Грушка на конце кабеля, с разъёмами
внутри, показалась ему дико привлекательной, попросту манящей. Её
округлые пластиковые бока вызвали острое возбуждение сродни
сексуальному, он не удержался, и ласково погладил её рукой в
перчатке.
Руку
вдруг пронзило болью, но особенной, приятной, словно в снег зарылся
после бани. Вован с удивлением констатировал у себя
эрекцию.
— Да
ёб тво., — изумлённо успел сказать ещё он, а затем проклятый палец
протёк сквозь перчатку как вода сквозь сито и впился в клеммы
энергоподачи, прицельно и крепко, как пиявка впивается в стопу под
щиколоткой, где наиболее тонкая кожа и близкие вены, когда летом
стоишь по колено в пруду и ловишь карасей на закидную
удку.