—
К разочарованию в любви, — диагностировал чешский
экстрасенс.
—
Не может быть такого, чтобы я, в любви, да разочаровался! —
совершенно серьёзно ответил Натан.
А
в пятницу случился обморок. Натан ничего и не понял, как очнулся,
лёжа затылком в усиках. Валялся на спине в алтаре ноль-первого,
левая его рука и нога спазматически сокращались, а сверху толпились
перепуганные коллеги — он пришёл принимать смену, вдруг свалился
без памяти и какое-то время лежал, сотрясаясь половиной
тела.
—
Ты как? — с тревогой спросил сосед по психушечной палате. — В
медкапсулу пойдёшь?
—
Я нормально, — ответил Натан, прислушиваясь к телу, вполне, в
принципе, расслабленному. — Не пойду.
—
Где ты голову разбил? — спросил китаец. — Тут же ничего твёрдого
нет.
Натан ощупал лоб и выше, под волосами. Там и
в самом деле, в аккурат посреди теменной кости, красовалась острая
шишечка, даже немного кровоточащая, словно его коцнули чем-то
острым.
—
Я без понятия… — растерянно оглядываясь, с неловкостью произнёс
Натан.
Острых предметов и в самом деле не
наблюдалось. Он не хотел, чтоб его признали негодным, изгнали с
объекта и весёлого дурдома, лишили участия в разгадке тайны, во
взломе и перепрошивке цефалота, к медикам обращаться боялся, но
слушать Натана не стали и
всё-таки отвели в резиденцию — в медотсеке там всегда дежурил живой
врачик, а медкапсул стояло сразу пять, все крутые как яйца Фаберже,
сделанные на спец заказ, по последнему слову японской техники: хоть
в космос в ней лети, хоть женись на ней. Борщ, конечно, не сварит,
зато поменяет носки.
—
Она даже с функцией эротического массажа совместно с душем Шарко, —
уверял по дороге Василий.
Анализы и показатели его организма оказались
в пределах нормы, только внутриглазное давление малость
капризничало. Чтоб не вышло, что ходил напрасно, Натан принял
массаж и душ. Шишку автомат намазал йодом, а от мигрени дежурный
доктор дал пластину кетанова.
—
Закончатся — придёшь опять, — сказал он.
Натан кетанов не ел. Потому что мигрени
пропали, хоть и не бесследно: вместо них появились шумы, и
это было по-настоящему стрёмно, ведь шумело избирательно, не везде,
а в некоторых местах, и не во сне, а наяву. К примеру, в цефалоте
ему чудился щебет сродни птичьему, будто тысячи птиц легкомысленно
перекликались на верхушках леса. Он присутствовал стабильным
аудио-фоном, куда бы Натан ни пошёл и чем бы ни занялся. Невидимые
птички свирестели, отдыхал ли он в своей ячейке, кормил ли губок в
пустом огромном холле, образованном створками, или работал в алтаре
ноль-первого. В то же время, как он убедился — другие члены команды
ничего не слыхали. Все вели себя обычно и спокойно, каждый
занимался собой, своими дневниками и отчётами.