Воздух полнился криками, лязгом железа, конским ржанием.
Смрадный запах пролитой крови щекотал ноздри, смешивался с запахами
травы и конского пота, заставлял тошноту подкатывать к горлу снова
и снова. Где-то внутри, в животе, поселился неприятный холодок
страха за свою шкуру, который я усердно гнал прочь, но он неизменно
возвращался с каждым ударом татарской сабли или просвистевшей мимо
стрелой.
Мне повезло, конь плосколицего оступился, попав копытом в
кротовью норку. Татарина тряхнуло в седле, и я рубанул сплеча,
наискось, выпуская ему кишки. Его распоротый халат топорщился белой
ватой, которая тут же окрашивалась в ярко-красный цвет.
И тут я почувствовал, как на плечи мне накинули аркан.
Верёвочное кольцо туго сжималось, я попытался подцепить его
саблей. Не вышло. Опытные людоловы бросали аркан умело и точно,
чтобы петля затягивалась чуть выше локтей, и сколько я не пытался
бороться, ничего не выходило. Я сумел только вытянуть нож из-за
пояса, но в этот же момент меня выдернули из седла, как морковку с
грядки.
Я рухнул наземь, ударился головой и на мгновение выпал из
реальности, снова услышав зловещий хохот где-то за краем
сознания.
Вот так-то, попаданец, мать его за ногу! Хотел царю советы
раздавать и в потолок поплёвывать. Пальцем на всех предателей и
изменников указывать, послезнанием орудуя. Шиш с маслом. Или даже
без него.
Очнулся я от того, что кто-то резко дёрнул за верёвку, которой я
был спутан, и потусторонний хохот в тот же миг превратился в самый
обычный, человеческий. Смеялись татары, переговариваясь на своём
языке и обшаривая мертвецов. Знакомая картина, только совсем
недавно я находился в числе победителей.
Саблю мою отняли, нож тоже. Даже засапожник успели вытащить,
прекрасно зная, где может прятаться оружие у воина.
Ко мне подошёл один из крымчаков, грузный и смуглый, схватил за
лицо заскорузлыми толстыми пальцами, заглянул в зубы, повертел в
стороны, разглядывая с разных ракурсов.
— Хороший урус… — осклабился он. — Султану в гарем хорошо,
красивый…
Я плюнул ему на халат и выдал серию всех татарских ругательств,
какие только помнил.
— Кутак баш, аузга сиям! Кютынды сигем! — прошипел я.
Татарин расхохотался добродушно, стёр плевок. А потом ударил
меня наотмашь так, что у меня звёзды из глаз посыпались.
— Лаешь, как собака, урус, — фыркнул другой крымчак.