Крымчак ничего не заметил до самого последнего момента.
Леонтий кинулся на него сзади, словно дикий барс, с одним
ремешком в руках, накидывая плотный кожаный ремень на шею
басурманину. Татарин выпучил глаза, начал скрести пальцами удавку,
опомнился, выхватил кинжал, наугад ткнул куда-то назад. Дядька от
этого тычка увернулся, ни на йоту не ослабляя нажим.
В ночной тишине добавились ещё пыхтение Леонтия и хрипы
татарина, который постепенно ослабевал. Наконец, он обмяк
полностью, и дядька, уложив его осторожно на потник, вывернул
кинжал из его рук и быстро сунул ему между рёбер, добивая
наверняка. Вытер кинжал о засаленный халат степняка, пополз обратно
к нам, уже гораздо быстрее.
— Вот, вишь как сладилось, Никит Степаныч… — забормотал он,
кинжалом разрезая мои путы. — Даст Бог, и до дому доберёмся…
Я едва не зашипел, чувствуя, как перетянутые руки начинает
колоть тысячей невидимых иголок, начал растирать ладони,
восстанавливая кровообращение. Леонтий тем временем тихонько будил
и освобождал остальных. Всех, кроме Онфима. Онфим уже не дышал.
— Упокой, Господи, его душу, — перекрестился дядька, и я
машинально перекрестился следом за ним.
— Нехорошо получается… На поругание басурманам оставлять, —
сказал Агафон.
— Сдурел? — зло фыркнул Юрий, ещё не до конца проснувшийся. —
Самим бы выбраться!
— Тише вы, — зашипел я.
Перечить не стали, хотя Юрий зыркнул на меня недовольно. Мол,
холопам своим указывай. Будь мы в остроге, непременно затеял бы
ссору, но степь таких выкрутасов не терпит.
С одной стороны, Агафон был прав. С другой, Юрий тоже был прав.
Но на споры не было времени. Надо было бежать.
Крымчаки, по большей части своей, мирно спали возле разожжённых
костров. Один, молодой, сторожил коней, другой, сидя спиной к
своему костру, вглядывался в темноту, почерчивая что-то палочкой на
земле. Остальные спали, укрывшись халатами и подстелив себе
потники.
Нас же осталось пятеро, с одним кинжалом и одной саблей на всех.
Леонтий во время своего подвига разбередил себе рану, которая снова
открылась, и теперь бледнел с каждой минутой. Его вчера зацепила
татарская сабля, совсем немного, но этого хватало, чтобы страдать
теперь от кровопотери. Гаврила теперь спешно перевязывал его руку
обрывком снятой с татарина рубахи.
Ночь выдалась пасмурная и тёмная, хоть глаз коли, и мы могли
ориентироваться только на мерцание татарских костерков.