— И вам спасибо! Только это… Не та тема, чтоб в стихах… Ну, не
хотелось бы мне, ага?
Лермонтов кивнул в ответ.
— Как вы, Михаил Юрьевич?
— Как ты говоришь, поначалу было плохо. Очень плохо, – Лермонтов
не стал отнекиваться и храбриться.
— А потом?
— Потом... Потом... Нет. Легче не стало. Но их можно понять. И
нельзя злиться. Им жизнь исковеркали. Я сейчас не говорю о том, кто
прав, а кто нет. Может, многие из них не хотели всего этого. И нас
ненавидят, и своих порицают за то, что воюем и истребляем друг
друга – и так без остановки. А им, как и тебе, хотелось только мира
и любви. Но нет мира. Нет любви. Загнали их что свои, что чужие на
эту страшную мельницу, пустили под жернова. Давят и давят. Что ж им
тогда не плюнуть мне в лицо? Разве можно за это их винить? –
Лермонтов посмотрел на Васю.
— Нет. Нельзя.
— Вот и я об этом. Только, знаешь, что страшно?
— Что?
— Вот я все понимаю, а случись через минуту бой. Или завтра. Не
важно. Просто – случись бой, и я начну их убивать. А они будут
пытаться убить меня. И так получается, что все мы идем по одной
дороге. Той, которая ведет на страшную мельницу с её гигантскими
жерновами, от которых нет спасения. И мало кто пытается сойти с
этой дороги, отойти в сторону и начать спасать детей.
Лермонтов замолчал. Вася долго не решался заговорить. Наконец,
осмелился.
— Зачем вам все это, Михаил Юрьевич?
— Война?
— Да.
— Так ни к чему, Вася, – усмехнулся Лермонтов. – Ни к чему. А
теперь так ясно это понимаю. Что бросить все нужно. Что раз наделил
Господь талантом, так и надо этому таланту служить.
— Так и похерьте вы все это! – Вася воскликнул, потом
смутился.
Лермонтов тихо рассмеялся.
— Да. Ты прав. Надо отбросить. И хочу. Только надо найти в себе
силы сделать шаг в сторону и сойти с этой проклятой дороги.
Разговор прервал один из отряда.
— Кажется, нашли, Вася! – сообщил он с улыбкой.
Девяткин и Лермонтов за беседой и не заметили, как ребята,
столкнувшись с очередной группой беженцев, за расспросами вышли на
след. Гарантии стопроцентной нельзя было дать, конечно, но все
выглядело вполне правдоподобно. Выяснили, что видели одинокую
женщину с ребенком. Лезгинка она или нет, неизвестно. Но ребенок по
возрасту под описание подходил. Дальше повезло несказанно. Женщина,
рассказывавшая про это, знала древнего чеченца, который сжалился
над беженцами. Мальчика посадил в торбу, перекинутую через лошадь,
вместе с другим ребенком, внуком или правнуком старика. Так и
поехали в ближайшее селение.