Отставленный от должности генерал-майор Пулло интриговал за его
спиной, донося военному министру из Грозной: «Незнание края, образа
войны с горцами и незнание их характера было, может быть, причиною,
что действия его были нерешительными, отчего, вероятно, развилось
общее беспокойство в Чечне». Напрасные потуги. Пулло уже был
назначен козлом отпущения, и ничто не могло ему помочь.
Но что могло помочь самому Галафееву? Данные разведки разнились.
Большие силы чеченцев видели то тут, то там. Доклад Дорохова о
скопищах горцев между реками Гехи и Валерик генерала не
впечатлил.
— Шамиля нет в Чечне. Нужно этим воспользоваться. Разорим весь
край. Уничтожим посевы. Аулы сожжем недрогнувшей рукой. Те чеченцы,
что примкнули к пророку, узнав о гибели родных очагов, заколеблются
и бросятся спасать свои семьи, – изложил свое видение предстоящей
экспедиции генерал-лейтенант командирам батальонов куринцев и
ширванцев, назначенных в экспедицию.
— Снова летняя операция, самый сложный сезон для лесной войны.
Без разведки никак! – вздохнули опытные «кавказцы».
Их, убеленных сединами и отмеченных ранами, не смутило
предложение тотальной войны. С Ермолова так повелось: огнем и мечом
гулять по Чечне, не жалея ни старого, ни малого. Туземцы сами
виноваты: еще несколько месяцев назад клялись в покорности,
выдавали заложников, сдавали ружья, но стоило Шамилю их поманить,
сразу переметнулись на его сторону.
— С нами сотни донских казаков. Справятся! – убежденно
воскликнул Галафеев.
С чего он так решил? Донцы с их длинными пиками привыкли воевать
в степи. Глухие непролазные леса для них были в новинку. Полагаться
в разведке исключительно на них – серьезный просчет. Положение мог
бы исправить отряд Дорохова, но на этих абреков в штабе Галафеева
смотрели косо. Уж больно необычно выглядели и действовали.
Натуральная банда разбойников.
Особенно усердствовал в критике летучего отряда генерального
штаба подполковник, квартирмейстер отряда, барон Россильон.
— Не отряд, а какая-то шайка грязных головорезов, – брезгливо
морщился он при виде людей Дорохова.
Лермонтов с жаром бросался на защиту Руфина и его людей, с кем
ему довелось испытать незабываемое приключение. В выражениях не
стеснялся. За глаза называл подполковника «не то немец, не то
поляк, — а то, пожалуй, и жид».