По мере приближения к аулу Большой Чечен, все чаще вспыхивали
мелкие перестрелки с казаками[2]. Сам аул – богатейшее село, центр
торговли с лавками евреев и кумыков – оказался брошен жителями.
Встали на ночевку. Здесь-то и довелось поручику Лермонтову
набраться впечатлений, которые емко подтвердили истину, что война
портит солдата. Не в том смысле, что ломаются шеренги и пачкаются
мундиры, а в том, что всякая война есть грабеж[3].
Войска обуяли демоны азарта и чревоугодия. Не иначе как Велиал и
Бегемот сорвались с небес или вырвались из Ада, чтобы затуманить
мозги нижним чинам. Они тащили все подряд, прежде чем запалили
сакли и сады. Набивали в котлы все без разбору, не утруждая себя
потрошением и ощипыванием птицы или чисткой овощей и фруктов.
Готовили на кострах при свете горящих домов свое чудовищное варево,
громко распевая песни.
«Как может Гегель утверждать, что война лежит в природе вещей? –
спрашивал себя ошеломленный Лермонтов. – В зверя она превращает
человека, теряющего свой естественный облик».
Сами собой родились строчки. Поручик записал их на обложке
своего рисовального альбома:
Я думал: «Жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?»
Этот вопрос преследовал поручика и на следующий день, когда
войска добрались до аула Даду-Юрт. Его также предали огню. Огромные
поля с созревающим зерном вытаптывала кавалерия. Сопротивления не
было: основная масса мужчин ушла вместе с Шамилем.
Двинулись дальше, следуя левым берегом Аргуна в направлении
Аргунского ущелья. Селение Большая Атага не тронули, хотя малые
неприятельские партии начали беспокоить цепи. Их пришлось отгонять
выстрелами артиллерии.
— Нам пригодятся доски и балки при будущем строительстве
укреплений, – пояснил свое решение Галафеев командирам батальонов.
– Так же поступим и с аулом Чах-Гери. Там встанем на ночевку, чтобы
дать кавалерии отдохнуть.
Дорога к Чах-Гери лежала через липовые медоносные рощи. Само
селение было беспорядочно разбросано на склонах, плавными изгибами
спускавшихся к реке. Жители с тревогой смотрели на приближавшихся
урусов с плоских крыш своих саклей. За спиной захватчиков
поднимались дымы недалеких пожарищ, и уходила вдаль широкая полоса
уничтоженных полей.
— Барон Врангель! – обратился Галафеев к полковнику ширванцев,
уже оправившемуся от раны, полученной в Ахульго. – Очистите село от
неприятеля.