Графцы без особого труда заняли аул. Подтянулась основная
колонна и арьергард. Встали на ночевку. Изредка громыхала пушка.
Она отгоняла мелкие группы горцев, мешавших солдатам брать
воду.
— Господа! Не устроить ли нам пикник за пределами бивуака? –
Лермонтова, как всегда, тянуло на приключения.
— Снова, Мишель, не можешь спокойно на месте усидеть? Кругом
бродят партии хищников!
— Ерунда! Я попросил часового присмотреть за нами.
В темноте группа офицеров отошла за пределы лагеря и устроилась
на траве. Раскрыли корзины с прихваченной снедью и откупорили
бутылки с вином. Невдалеке смутно угадывался силуэт солдата на
посту.
— Миша! Расскажи, что за странная история у тебя вышла в
Петербурге.
Лермонтов помолчал с минуту.
— Дело было совершенно пустяшное. Но его раздули до размеров
дипломатического скандала.
— Как всегда виновата женщина.
— Ты прав, Монго! Тебе ли не знать, как все было?
Монго – так всегда звал Лермонтов своего старинного друга,
драгунского гвардейского капитана Аркадия Столыпина. Он был его
секундантом на дуэли. После внушения императора, что в его,
Столыпина, звании и летах полезно служить, а не быть праздным,
немедленно вернулся в армию и последовал за другом на Кавказ.
— Так расскажите! – взмолился остальные участники пикника.
— Маешка, можно? – уточнил Монго у приятеля, назвав его, как
привык, прозвищем, закрепившимся за поэтом с юнкерских времен.
Лермонтов согласно кивнул.
— Эрнест де Барант, сын французского посла, почему-то решил, что
Миша его оскорбил злой эпиграммой и бросил вызов. Ему пытались
объяснить, что эпиграмма написана, когда де Барантов в помине не
было в Петербурге. Но французик ни в какую…
— Салонный Хлестаков! – припечатал Лермонтов своего
обидчика.
— Маешка, естественно, не смог удержаться от жеста. Выбрал место
поединка на Черной речке…
— Ооо! – догадались офицеры. – Символично.
— Да! Они дрались на отточенных рапирах. У Миши сразу отломился
кончик. Он получил незначительную царапину. Взялись за пистолеты.
Де Барант промахнулся. Маешка выстрелил в воздух. Тем бы дело и
кончилось, но у некоторых дев оказался слишком длинный язык. Дошло
до начальства. Мишу арестовали за недонесение о дуэли.
— Ну, это в порядке вещей!
— Да! – откликнулся Лермонтов. – Если бы не одно обстоятельство.
Я дал показания в суде, как все было. О меня потребовали их
изменить. Заявить, что я не стрелял в воздух. Видите ли,
французский посол нашел в этом урон для фамильной чести и бросился
за помощью к Бенкендорфу и Нессельроде.