— А для чего прыгать? – Лермонтов не удержался.
Вася и тут поступил, как выдающийся дипломат. Сначала посмотрел
на Дорохова с немым вопросом: мне отвечать, или сами изволите?
Руфин милостиво махнул рукой.
— Чтобы ничего не гремело, коль с лошадей спрыгнем! – бодро
доложил Вася. – Тишина – наш лучший друг в таких вылазках!
— Умно! – восхитился поэт.
— Готовы, Руфин Иванович! – отрапортовал Вася.
Руфин не отказал себе в удовольствии медленно проехать вдоль
выстроившихся бойцов. Вася, воспользовавшись этим, ехал рядом,
шептал на ухо.
— А с Михаилом Юрьевичем чего будем делать?
— С нами пойдет. А что не так?
— Так, ведь, видно сразу, что нашенский, да еще и офицер.
— Да уж. Не поспоришь. Безбородый, лицо бледное, щегольские
усы.
— А я о чем?
— Зато языки знает! Миша!
— Да!
— Ты же языки местные, вроде, знаешь.
— Да! Учился с детьми шамхала Тарковского! – Лермонтов был рад,
что соответствует условиям.
— Это хорошо! Видишь! – обратился уже к Девяткину.
— Тоже не спорю. И все равно – нельзя ему с нами в таком
виде.
— Ладно, не томи! Вижу же, что придумал что-то. Говори!
— Только ему это вы предложите. Я – никак!
— Ну-кась, ну-кась! – Дорохов сразу оживился, предчувствуя некий
фортель, к которым имел особое расположение и из-за которых часто
сам горел синим пламенем, что, в общем-то, и привело к его
нынешнему незавидному и мучающему положению.
— Свяжем его понарошку и будем выдавать за пленного офицера!
Руфину очень понравилась эта идея. Рассмеялся.
— Молодец, Вася! Пленный офицер – отличное прикрытие для
отряда!
Дорохов подъехал к Лермонтову. Все изложил. Когда закончил, оба
рассмеялись. Вася покачал головой.
"Все им – игрушки!"
— Вася! – позвал Дорохов.
Вася подошел к офицерам.
— Ну, связывай! – предложил.
— Так, пока не нужно. В лес как въедем, вот тогда и свяжу!
— Пользуйся, Миша, последними минутами свободы! – опять
рассмеялся Дорохов.
...Выдвинулись в сторону Злобного Окопа. Двигались мимо
заброшенных укреплений. Вася ехал чуть позади и сбоку от
Лермонтова. С той стороны откуда, по его мнению, могла быть
нежданная угроза для жизни поэта. Все время оглядывался. Понимал,
что рано еще напрягаться, но ничего с собой поделать не мог. Васина
жизнь приобрела новый, доселе неизведанный смысл: он защищал одного
из самых великих русских поэтов, славу нации! И от этой мысли Васю
переполняла и гордость, и удовольствие от понимания теперешней
собственной значимости для истории страны, и, конечно, страх.
Страх, что не справится, не убережет Лермонтова. Поэтому и не
расслаблялся ни на минуту. Ушки держал на макушке и головой чуть ли
не как сова вертел почти в полный оборот на 360 градусов. И все
равно, несмотря на такое напряжение, прислушивался к разговору
поэта с Дороховым.