Конечно все, кончено и забыто.
Олимпиада откинула вуаль, сквозь которую мир выглядел чужим и
зыбким, и провела по лицу ладонью. Не жена она теперь, а вдова. И
ладно бы супруг ее погиб с честью, защищая жителей вверенного ему
Загорска от злоумышленников (такая смерть порой виделась Олимпиаде
в мечтах). Но нет, казнен был ведьмак Василий Штерн, казнен с
позором, пополам разрублен огненным мечем. Что же до матери и
бабки, едва ли они с радостью встретят молодую вдову, не
обремененную ни деньгами, ни связями, ни уважением. Да теперь еще и
совсем бездарную.
Долго Олимпиада не хотела никому рассказывать, как сила ее
утекает по капле. Она ощущала это физически, в снах виделась себе
кувшином с крошечной трещиной, сквозь которую вытекает драгоценный
бальзам. И вот – опустела. Нет, не дома, иначе бы все заметили. В
Крыму опустела, в пансионате. Стояла, вдыхала запах сосен, глядела
на безмятежное лазоревое море, почти слившееся на горизонте с
безмятежным лазоревым небом, и почувствовала: все, кончено. Нет
больше ведьмы потомственной Олимпиады из рода ягисн.
Избушка-избушка, что же это делается? И небо вдруг потемнело, волны
поднялись до небес, точно оказалась Олимпиада в самом сердце
шторма. Платье ее, тогда еще светлое — любила она светлые наряды,
чистые — надулось парусом, осталось только руки раскинуть и — вниз,
в море, в шторм. Не дали. За руки держали, в палату волокли,
успокоительным отпаивали. Говорили, это случается. Это пройдет.
Медицина знает подобные случаи, хоть они и редки. Потухшее пламя
можно снова разжечь.
А наутро ее сторонились даже целители — вдруг заразная? Нет,
целители сторонились неявно, проявляли профессионализм свой
расхваленный, осматривали, общупывали, трубками тыкали, травами
окуривали. Да только пуст сосуд.
Телеграмма пришла, когда Олимпиада почти смирилась со своей
участью и даже начала ей в чем-то радоваться. Обессиленная, она
мужу больше не интересна. Отправит ее куда-нибудь в глушь, век свой
доживать, да разве только посетует, что нету у ведунов славного
христианского обычая неугодных жен в монастырь ссылать. И
монастырей нет. А, пожалуй, Олимпиада была и на монастырь согласна.
Есть ведь и такие обители, куда всякого принимают, лишь бы жил он
честно, зла другим не желал, трудился. Она учительницей может
стать, у нее всегда это неплохо выходило. И почерк у нее хороший. А
еще, она умеет на машинке печатать быстро, и чай заваривает крутой,
горький, проясняющий мысли. И уж точно, знания никуда не делись, и
все свойства трав ей известны.