Иван поморщился, поднял с полу
рогожный свёрток и положил туда, куда собирался поместить его с
самого начала: в дедовский сундук, поверх черепов. Послышался
мерзкий костяной перестук, и у купеческого сына от этого звука даже
зубы заныли. Обернутая жесткой материей рука смотрелась на своем
ложе как библейский левиафан посреди морских валов.
Купеческий сын опустил крышку
сундука, вернул на место замок и только-только успел повернуть в
нем ключ, как снаружи донесся зов:
– Иван Митрофанович, вы там?
Поднимайтесь, сделайте милость! Я бы за вами не пошел, да у нас
тут...
Сивцов, явно кричавший с лестницы,
что вела в подвал, осекся на полуслове. И купеческий сын с лампой в
руке выскочил из секретного подвала своего деда: узилища, которое
тот ухитрился покинуть.
4
Даже Эрик Рыжий выглядел мрачнее
тучи. Иванушка и не подозревал, что у его кота имеется в запасе
такое выражение морды. И пасмурный кошачий взгляд – с прищуром
жёлтых глазищ – отнюдь не выглядел наигранным или неуместным. Какое
там!.. Люди, что находились сейчас вместе с котом на большой кухне
алтыновского дома, смотрели ничуть не веселее.
Кухарка Стеша почти беззвучно рыдала,
беспрерывно утирая глаза уголками головного платка. Алексей стоял
рядом, одной рукой приобнимая жену за плечи. А другая его рука была
стиснута в кулак, и казалось: на пол вот-вот закапает кровь из-за
того, что он пропорол ногтями кожу на ладони. На Ивана его недавний
возница взглядывал лишь мимолетно. Но когда это происходило, в
Алексеевых глазах читались угрюмство и обвинение.
Лукьян Андреевич застыл возле
закрытой кухонной двери, прислонясь к ней – как если бы хотел
предотвратить чье-либо вторжение. На хозяина старший приказчик
взирал хоть и с недоумением, но – единственный из всех – также и с
толикой сочувствия.
А сам Иван, хоть и замечал всё это
краем глаза, пристально смотрел только на одного человека:
сидевшего посреди кухни на табурете мальчишку. Было ему тринадцать
лет от роду, звали его Никитой, и приходился он старшим сыном
Алексею и Степаниде. И нынче утром он вместе с младшим братом
Парамошей отправился на голубятню – посмотреть на породистых птиц,
подаренных не так давно самим Иваном. Который, присев напротив
Никиты на стул, принесённый Сивцовым, слушал сейчас рассказ
мальчика. Тот излагал всё уже во второй или третий раз. И временами
злобно взглядывал на купеческого сына – явно намекая, что не
разговорами нужно заниматься. А ещё – давая понять, что именно его,
Ивана Митрофановича Алтынова, он считает ответственным за всё
произошедшее.