- И кроме того передай, как проснётся
пан Потоцкий, кто старший среди ляхов, я буду иметь с ним беседу.
Пускай подготовит стол получше и рассолу побольше, чтобы у пана
Потоцкого похмелье лучше проходило. Стол тот оплати из моих
денег.
Зенбулатов недовольно скривился. Он
попытался увести корчмаря от моего стола, однако тот оказался
настырным и уходить не захотел.
- А можем ли мы надеяться,
ясновельможный князь, что на той беседе вы заговорите о деньгах за
постой и погром панов, что приехали с ясновельможным князем?
- Надеяться никто никому запретить не
может, - произнёс я как будто бы в воздух, однако все всё
поняли.
Понимая, что на большее надеяться не
приходится, корчмари поспешили убраться подальше, и я остался ждать
пробуждения похмельного Потоцкого один на один с не самыми весёлыми
мыслями.
Отправка посольства затянулась, я
успел не только смотаться к Суздалю и встретиться с князем
Иваном-Пуговкой, но ещё добрую неделю проторчал в пустом своём
московском имении. Дьяки иноземного приказа готовили грамоты к
гетману Ходкевичу, подписывал их, конечно, я, а не царь Василий,
несмотря на то, что предложения там были вполне себе
дипломатические, на уровне общения двух держав. Ход хитрый и
довольно разумный, однако как оценит его великий гетман литовский
бог весть. Выяснить это мне предстояло в самом скором времени.
Отдельно писали грамоты Льву Сапеге, который хотя и состоял в
войске Сигизмунда и как узнали у ляхов и перемётчиков из ляшского
стана, во многом был ответственен за авантюру с Калугой и
последовавшим за гибелью второго самозванца походом короля
польского на Москву, всё же сигизмундовых планов по нападению на
Русское царство не разделял и был против этой войны с самого
начала. Были у меня письма и к немолодому уже князю Ивану
Острожскому, который называл себя ни много ни мало защитником
православия, хотя сам давно уже сменил веру на более удобную в Речи
Посполитой католическую. Было и к опальному магнату князю Янушу
Радзивиллу, который хотя и помирился с королём, но в политическую
жизнь больше не вмешивался, скорее всего, не по своей воле. Бывшего
ярого рокошанина и ближайшего сподвижника и друга предводителя
восстания краковского воеводы Николая Зебжидовского туда попросту
никто не пускал.
Кроме грамот нам выправляли
подорожные, которые позволяли останавливаться на любых постоялых
дворах по пути из Москвы до литовской границы и пить-есть за счёт
казны, чем мы и пользовались всю дорогу. Вот только корчмарям из
Рудни до моей подорожной дела нет, им серебро подавай. Серебра на
дорогу пришлось ждать дольше всего. Не спешил царь Василий
расставаться с ним, однако тянуть так сильно, чтобы это стало
похоже на оскорбление не стал. Зенбулатов что ни день отправлялся в
Большой приход