— Это не иллюзия, — усмехнулся
Аксаков. — Это плененная тварь. Ты прав лишь в том, что отцу твоему
ничего не угрожало. Она бы не атаковала. Не смогла бы, но спроси ты
его, кто там был, и Сергей не ответит, не сможет, он не видит, не
чувствует, не знает. А ты, ты видишь. А видеть тьму значит встать
на первую ступень, чтобы в будущем ей овладеть. Так ты будешь и
дальше утверждать, что даже не видел ее?
Я закрыл глаза и растянулся на полу.
Будь что будет.
- И что теперь? – спросил я у отца, присаживаясь на краешек
поднятого и поставленного к столу кресла. Я был готов бежать, хоть
через дверь, втоптав по пути в паркет лицо Аксакова, хоть через
окно, оставив на фигурной решетке свое. И я был готов ужом
ввернуться в ее узкие дырочки, меж перекрученных прутьев. Я был
готов вырвать ее из толстых каменных стен и унести куда-нибудь, где
не будет ни отца, ни господина Аксакова.
К последнему у меня претензий нет, он лишь выполняет свою
работу, какой бы она ни была. И кем бы сам господин Аксаков не
являлся. Я готов ему простить и змею, и тот ужас, который я
испытал, когда она едва не напала на отца. Готов простить и то, что
со мной будет дальше. Мне, дворянину, не нужно объяснять, что такое
честь и долг перед царем и государством. Аксаков может меня сейчас,
хоть на плаху отвезти, я на него злиться не стану, он лишь
инструмент. И данный момент он инструмент в руках моего отца.
Отец! Как он мог? За что он так поступил со мной? Почему? Как он
мог продать меня полиции. Даже не полиции, службе охранения, а в
том, что господин Аксаков именно оттуда, я не сомневался. Отец сдал
меня тем, кто выслеживает и уничтожает темных и пораженных тьмой во
всех их проявлениях.
Но ведь я не темный. Нет. Я всего-то и умею собирать из тьмы
крохотных черных паучков. Они безобидны, они лишь неприятны на вид,
и живут они меньше десяти минут. Я пробовал. Я засекал.
Да, паучки собраны мной из тьмы. Из той самой, которую все так
боятся. И я не знаю, как я это делаю. Я просто делаю и все. Хочу, и
паук появляется передо мной. Никто другой, ни разу, не получался,
хотя я и старался. Я пробовал. Ничего не вышло.
И только из-за этих мелких паучков отец продал меня? Нет. Не
из-за них. Они лишь повод, отправная точка, которая позволила ему
обратиться к Аксакову. Не зря же он говорил о спасении семьи и о
том, что я могу это сделать. Именно я. Он меня точно сдал.
Пожертвовал мною, как шахматной фигурой на доске в почти
проигранной партии. Я ведь взрослый, я мужчина, я должен понимать,
и должен пожертвовать собой, ради спасения семьи.