Мама? Это даже не смешно! Тихая, домашняя, выросшая в отдаленном
поместье своего отца, и там же получившая образование, а потому не
слишком любящая большие сборища и разного рода балы. Не на
бунтовавшись в юности, она бросала вызов обществу, часто появляясь
на балах одетой не по случаю. Она могла выпить лишнего, не
рассчитав свои силы случайно или намеренно. Она могла, и часто
была, несдержанна на язык, высказывая людям в лицо то, что иные
опасались сказать в спину. Не любили ее и за красоту, что не
покинула маму, даже после рождения троих детей. И более того,
осталась с ней и после тридцати. За ее спиной шептались, называя
ведьмой и были правы. Она и была ведьмой из очень древнего рода,
однако секрета из этого не делала. Но связаться с темными? Мама?
Когда? В тот момент, когда отвозила в ремонт и чистку очередные
испорченные Вольдемаром Наташкины туфли? Или, когда возила Оленьку
к врачу?
Самый темный из нашей семьи это я! Я умею делать паучков прямо
из воздуха, прямо из той тьмы, что растворена в нем. Той самой, что
прячется под столом, под кроватью, за портьерой, в темном углу. Она
безопасна, она безобидна, она живет с нами рядом, и сама боится той
тьмы, что снаружи. Той которая поглощает служащих ей темных, той
которая пожирает их души. Эта же тьма, она безобидна, она…
Не так уж и безобидна. Мне вспомнился паук, что гнался за,
сидящим на шторе, Вольдемаром. Я вспомнил как он рос, впитывая в
себя тьму, как увеличивалось его тело, на лапах появлялись шипы, и
я им не управлял. Я с трудом поймал его, с еще большим трудом
подчинил себе и развеял.
Быть может именно тот всплеск, когда паук стал набирать силу и
почувствовали бдительно следящие за всем подобным полицейские маги.
И если так, то все, что происходит сейчас, все то, что произошло в
рождество, арест отца и мамы, мой арест, это все моя вина.
А что с сестрами? Они с Анастасией Павловной и можно не
беспокоиться, она позаботится о них. Только насколько хватит денег,
оставленных отцом. В том, что мой родитель оставил что-то я не
сомневался. А если нет? Если и их тоже арестовали?
Я сглотнул и нависший надо мной лысый истолковал это как
проявление страха. Его глаза вспыхнули, его губы разошлись в
довольной, кривой улыбке, даже его по-бульдожьи висящие щеки и те
покраснели от удовольствия. Он оперся ладонями об стол и
приблизился, едва не касаясь моего лба своим.