Следом за колымагой во двор въезжали верховые. Только почему-то
казаки, а не стрельцы из личной охраны. Истома присмотрелся к
вознице управлявшему колымагой и тихо присвистнул. Не смотря на то,
что тот укрывал лицо чёрным платком по разбойничьи, он узнал его.
Казацкий сотник Дурло, собственной персоной. И с каких это пор, он
у воеводы за извозчика будет? Не иначе издалека ехали, колымага
грязна от дорожной пыли. Он пересчитал верховых. Ну точно: десять
казаков и сотник, этим сам чёрт не брат. Да только откуда же они
приехали?
Памятуя о отсутствии дворни, он сам бросился к колымаге стремясь
оказать свои услуги и помочь воеводе-батюшке, но Дурло ему не
позволил и ловко стеганул кнутом торопыгу чуть пониже спины.
— Пошёл прочь, оглашенный!
— Ай!
Было так больно, что Истома не выдержал и запрыгал как заяц
почёсывая пострадавший зад. Сотник насмешливо хмыкнул, соскочил со
своего места и сам-лично занялся услужением. Первым из колымаги, к
удивлению подьячего вышел всего приказа начальник, его собственный
дядюшка Никифор Егорович, а уж только потом сам Верхотурский
воевода Сидор Михайлович Подгорецкий, не старый ещё мужчина, с
большим и солидным пузом, в белой иноземной рубашке с пуговицами и
манжетами. Он тяжело ухватился за предложенную сотником руку и
кряхтя выбрался на свет Божий.
— Ох-ты, укачало меня. Сморило, — сообщил он будто бы всем
окружающим и тут же обратился к дьяку недобро посматривающего на
свой терем:
— Никифор, а где народец-то? Аль случилось что?
— Не ведаю ещё воевода-батюшка, но я это немедленно разузнаю, —
строгим голосом отвечал тот и словно только сейчас заметив своего
племянника, всё тем же голосом спросил у него ответа. Истома тут же
вытянулся будто стрелец на военном смотре и доложил, что он тут
один работал с раннего утречка, а между тем остальные, сленились и
сбежали на речку Туру, а вслед за подьячими сбежала вся дворня и ни
одной лошади больше нет. А если Никифор Егорович его словам не
доверяет можно подтвердить у стрельцов - вон у тех, что у ворот
шапками рты закрывают.
Глава приказа было нахмурился, но заметил скромно стоявшего в
стороне мокрого с ног до головы Щуку Ивановича, улыбнулся и поманил
его к себе. Кат неспеша подошёл и принялся целовать руки
начальникам. Сначала воеводе, а потом и дьяку, потому как
подчинялся обоим.