Наконец подошёл и мой черёд. Переборов дурман отравы и слабость,
я ступил вперёд, расправив плечи и высоко подняв голову. Верёвка
натянулась, неприятно царапнув кожу, но я не обратил на это
внимания, всецело сосредоточившись на главном.
— Я не знаю, в чём именно обвиняется тот, чьё лицо вы видите, —
мой голос прозвучал чуждо и хрипло, но я продолжил, с каждым словом
обретая привычную твёрдость. — Однако я отвергаю и ваши обвинения,
и ваше право судить меня. Ибо никто из смертных не властен вершить
суд над венценосной особой. Хродрик Неумолимый отвечает лишь перед
Всеотцом!
Если уж на новом жизненном витке мне и суждено сразу умереть, я
сделаю это под собственным именем и с гордо поднятой головой.
Над площадью повисла звенящая тишина. Казалось, все, от
простолюдинов до стражников в удивительной броне, потеряли дар
речи. Они таращились на меня так, будто узрели восставшего из
могилы мертвеца.
Я невозмутимо обвёл взглядом море ошеломлённых лиц и
продолжил:
— Меня не сломили Алчущие, и уж точно не принудят к мольбам
жалкие лакеи князя, что побоялся самолично исполнить приговор, —
мой голос звенел от едва сдерживаемого презрения. — Тот, кто
выносит вердикт, должен сам занести меч. Иначе это не правосудие, а
трусливая расправа. Довольно слов. Я жил как воин и умру как воин —
глядя в глаза своим врагам.
Толпа отозвалась приглушённым, полным удивления гулом. Несколько
человек в толпе вскинули странные блестящие предметы, которые я
ранее заметил в их руках. Распорядитель казни побагровел, глаза его
полыхнули праведным гневом:
— Да как ты смеешь, ничтожество?! Оскорблять князя, поносить
закон! Ты заслуживаешь не петли, а сожжения на костре!
Люди с удивлением перевели на него взгляд. Возможно, местные
порядки не поддерживали такой жестокости к преступникам.
Однако я даже не дрогнул, храня царственную невозмутимость. Мой
взгляд невольно притянуло лицо хорошо одетой дамы средних лет,
стоявшей в стороне от помоста в сопровождении двух дюжих
молодчиков. Её карие глаза горели такой всепоглощающей ненавистью,
словно она жаждала испепелить меня на месте.
Чем вызвана такая злоба?..
Палач, видимо, устав от затянувшегося представления, шагнул к
рычагу. Люки под ногами приговорённых распахнулись. Верёвки
натянулись, увлекая несчастных в последний полёт. Истошные крики
ужаса и боли огласили площадь вперемешку с чавкающим хрустом
ломающихся позвонков.