– Храбрый, – сказала я. – И небрезгливый. Или вы вообще
небрезгливые, тритоны?
– Я не знаю, – сказал Безмятежный. – В море всё по-другому. Нам
нравится многое, что не любят люди, а людям, напротив, приятно то,
что не нравится нам. Но твари из ада и нам омерзительны. Мне будет
неприятно. Но и вам будет неприятно. Это война. Нам нужно
разобраться, чтобы победить.
– Наш друг тритон очень и очень рассудителен, – нежно сказала
Виллемина. – А ты сегодня допоздна работала в каземате, там и
уснула, да? Очень устала, бедная сестрёнка?
– Ничего, – сказала я. – Нормально поспала. Даже хорошо.
– Но не зашла в наш будуар, – сказала Виллемина. Я слышала, как
она улыбается. – Я велела приготовить для нас удобные костюмы, а ты
об этом даже не узнала… Плохо. Но ты здорово справилась.
Ну да. На Вильме было коротенькое платье, изрядно не достающее
до лодыжек, даже короче, чем я обычно ношу. Держалось оно не на
кринолине, а на накрахмаленной нижней юбке. Походный вариант.
– Я больше принципиально не буду носить кринолин, – сказала я. –
Буду одеваться как рыбачки. Или как простые горожанки. Кринолин –
это неудобно и вообще… Я буду как ты.
– Хорошо, – сказала Вильма. – Значит, и я не буду. Так впрямь
гораздо удобнее для работы.
В дверь кают-компании заглянул Талиш.
– Простите, дамы, – сказал он виновато. – Эти… дохлятина… просто
адски вонючие.
Собственно, он мог бы и не говорить: мы учуяли. Воняло тухлой
рыбой и мертвечиной одновременно, совершенно нестерпимо, даже глаза
слезились.
– Будет тяжело проветрить этот запах? – спросила Виллемина с
сочувствием.
– Тащите наверх, – решила я. – На палубу.
– Там неудобно, – заикнулся Ольгер.
– Ничего, – сказала я. – Как-нибудь справимся.
И в итоге мы вскрыли тварь прямо на палубе. И всё равно она
воняла так, что глаза резало и подкатывала тошнота – жруны были не
такие нестерпимо вонючие. Плоть морской дохлятины, казалось, и
впрямь разваливалась на глазах.
Тяпка так рычала и лаяла на останки, что мне пришлось отвести её
в рубку, оставить там гребень и приказать охранять. Я боялась, что
собака нам помешает или в азарте свалится за борт.
Когда я вернулась, тварь уже лежала распластанная, как курица на
кухонном столе.
– Вот любопытно, – говорил Валор, раздвигая секционным ножом
скользкие почерневшие ткани, – создаётся ощущение, что они тоже
опалены адским огнём изнутри. Но ведь они же не огнедышащие, не так
ли, глубокоуважаемый Безмятежный?