Штаны оказались в сундуке, придавленные медными застёжками.
Кожа, потёртая на бёдрах, ещё хранила тепло зверя - того, чью шкуру
содрали зимней ночью под вой метели. Я примерил их, и старые швы
застонали, принимая новую форму. Прочные. Как петля на шее
предателя.
Плащ висел за чёрной шторой, словно тушка на крюке мясника.
Серебряные нити на капюшоне мерцали тускло, как звёзды сквозь смог.
Я накинул его на плечи. Он оказался тяжелее, чем я думал.
Григорий замер на пороге, держа в руках подсвечник с оплывшим
воском. Его глаза скользнули по серебряным узорам, будто читая
невидимый некролог.
- Выглядите… колоритно, - выдавил он, и слово упало на каменный
пол с глухим звоном.
Я щёлкнул пальцами. Пряжка на поясе вспыхнула рубиновой
искрой.
- Колорит - моё второе имя, - сказал я, и плащ взметнулся за
спиной.
Я посмотрелся в зеркало. Плюм, свернувшись у ног в облике
саблезубой ласки, щёлкнул когтями по паркету.
- Нравится? - спросил я, поправляя манжет с выцветшим
гербом.
Плюм демонстративно закатил глаза, а я посчитал это хорошим
знаком. Еще немного покрутившись у зеркала, я окончательно
убедился, что стал выглядеть приличнее.
Спустившись вниз, я сразу же направился к парадной двери.
Дворецкий робко семенил за мной и не решался потревожить мои
думы.
Двор встретил нас тишиной кладбища. Григорий остановился в
дверях, руки крестом были сложены на животе - будто он уже
похоронил свою машину.
Транспорта в округе не наблюдалось. Даже чахлой лошаденки не
было. Но трёхколёсный велосипед притаился под бурьяном, как скелет
в чулане. Ржавчина ковыряла рану на раме, сочась оранжевыми
струпьями. Паутина окутала руль саваном, в котором копошились
мелкие пауки.
- Идеально, - прошипел я, сдирая паутину голыми пальцами. - Это
просто восхитительно!
Плюм, догадавшись, чего я хочу, прыгнул на сиденье, и его тело
взорвалось ярким светом, окутывая раму велосипеда. Его косточки
затрещали, перестраиваясь в шестерни - стальные, зубчатые, пылающие
синевой холодного огня. Мотор заурчал, как разгневанный зверь. Я
провёл ладонью по раме, и плоть металла затрепетала.
Колёса завыли, обвиваясь молниями. Каждая спица стала бритвой,
рассекающей воздух с шипением раскалённой проволоки. Григорий
отступил, прижав к груди серебряный оберег.
- Поехали! - рявкнул я, и Велоплюм сорвался с места огненной
кометой.