Я опустился на кровать, чувствуя, как кружится голова. На полу
возле кровати стояло несколько пузырьков с лекарствами.
Я поднял один из них с этикеткой: «Прописано Уильяму Стерлингу
от головных болей. Принимать по необходимости. Доктор Г.
Моррисон.»
Рядом с лекарствами лежал блокнот в кожаном переплете. Я открыл
его и увидел аккуратный почерк:
«14 июня, 1928 г.
Головные боли усиливаются. Доктор Моррисон говорит, что это
последствия аварии, но мне кажется, он что-то скрывает. Сегодня в
третий раз видел того же человека, следующего за мной от офиса до
дома. Чарльз уверяет, что это паранойя, но я знаю лучше. Они не
остановятся, пока не получат записи отца. Но где они? Что именно
случилось в тот день на фабрике? Почему отец был так уверен, что
это не простой несчастный случай?»
Я перевернул страницу. Последняя запись датирована вчерашним
числом:
«14 июня, вечер.
Звонил Риверс. Говорит, что нашел какие-то документы в бумагах
Харрисона, которые могут пролить свет на смерть отца. Встречаемся
завтра после работы. Головная боль невыносима. Приму двойную дозу
лекарства и попытаюсь уснуть.»
У меня перехватило дыхание. Риверс. Тот самый? Нет, вряд ли...
просто совпадение.
Я заметил на тумбочке телефонный аппарат. Массивный, черный, с
дисковым номеронабирателем. Рядом лежала записная книжка.
Я открыл ее и нашел несколько телефонных номеров, адресов и
имен. Один из последних записанных номеров принадлежал некоему «Ч.
Риверсу».
На комоде стояла фотография в серебряной рамке: молодой Уильям
Стерлинг в обнимку с мужчиной средних лет. На обратной стороне
надпись: «С отцом, Эдвардом Стерлингом, 1925 год. За три месяца до
несчастного случая на фабрике.»
Внезапно в голове пронзила острая боль, сопровождаемая вспышкой
образов: темная комната, документы, разбросанные по столу, мужчина,
торопливо складывающий бумаги в портфель, чей-то силуэт в дверях,
внезапный удар...
Я взглянул на свое новое лицо в зеркале, и внезапно новая волна
воспоминаний нахлынула с такой силой, что мне пришлось схватиться
за край комода, чтобы не упасть.
Память Уильяма Стерлинга — не моя память — развернулась передо
мной как кинолента:
Бостон, 1918 год. Двенадцатилетний Уильям наблюдает, как его
отец, Эдвард Стерлинг, обсуждает бухгалтерские книги с партнером по
текстильной фабрике.