Выслушав проповедь и помолившись, танцевать Катриона,
разумеется, не стала. Ей вообще хотелось уйти и тихонько всплакнуть
без лишних глаз и ушей, но мало ли чего ей хотелось. Место сеньора
— рядом с его людьми, в горе ли, в радости ли. Не дело сидеть одной
и лить слёзы, когда твои люди, наломавшись за лето в поле, с полным
на то правом радуются и веселятся. Так что Катриона только
ненадолго отлучилась из-за стола, чтобы попрощаться с матерью
Кларой, торопившейся провести благодарственную службу в «ещё одной
такой же убогой дыре и вернуться в селение, хоть сколько-то похожее
на человеческое жильё». (Подслушивать дурно конечно, но иногда
очень полезно… впрочем, каких ещё слов можно было ждать от
горожаночки, сосланной в «места дикие и глухие»?) Уже
приготовленные телеги с зерном, мукой и овощами следовало отправить
в Волчью Пущу завтра: храмовую десятину Катриона всегда отсчитывала
честно, не пытаясь схитрить и придержать часть тех же овощей, о
которых несложно было бы соврать, сколько их собрано;
матушка-ключница это знала и никаких хозяйственных книг для сверки
не требовала.
А может, сама не любила и не очень-то умела разбираться во всей
этой скучной цифири. Марена же вон, при всех её якобы отличных
хозяйских умениях, не пыталась отнять у сестры супруга нудное и
утомительное право вести записи и пытаться привести их хоть к
какому-то итогу. Решила для себя, что незамужняя золовка будет у
неё управительницей за бесплатно и возьмёт на себя всю грязную,
тяжёлую и скучную работу; она же, законная жена сеньора Вязов,
будет следить, чтобы служанки не бездельничали, а кухарка и старший
конюх не воровали. Ну, так уж и быть, починкой старого белья и
шитьём нового займётся тоже. Катриона думала иногда, что и она
охотнее посидела бы с пяльцами, чем объезжала поля, но в дела брата
и его жены не лезла. У них и без того было… не очень хорошо: Марена
обижалась, что он вечно занят, вечно его где-то носит, а она тут
совсем одна, и ей даже поговорить не с кем в его крепости — неужели
у него нет почтенных пожилых родственников? А то ведь и золовке
дома не сидится, вечно она пропадает где-то по полдня… Вальтер, то
просто замотанный, то простудившийся под дождём или мокрым снегом,
а то и раненый по мелочи, сначала вяло огрызался, потом начинал
злиться всерьёз, повышать голос, а заканчивалось всё громкой ссорой
и слезами.