— На лютне? — удивилась Катриона. — Зачем ему?
— Хорошее воспитание, — вздохнул сир Кристиан. — Когда-нибудь,
храните Девятеро, наверное, и до нас дойдёт. Чтобы учить детей не
просто читать, писать и считать, а ещё и рисовать, петь, играть на
чём-нибудь.
— Канн помилуй! — содрогнулась Катриона. — А жить когда? Дети,
как поработают, играть должны, на речку бегать, в лес…
— Не знаю. Но Гилберта учили и неплохо выучили. Хотите
послушать? Хоть развлечётесь немного. Понятно, что никаких песенок
про бойких девиц и весёлых вдовушек он исполнять не станет.
Катриона посомневалась немного: она всё же в трауре. Но соблазн
был слишком велик — кого было слушать в её селе, кроме пастухов с
рожка́ми да девушек с их тоскливыми песнями о неверных милых да о
постылых женихах?
— А давайте, — сказала она. — Когда ещё и правда случай
представится?
Письмо она, так и не распечатав футляр, оставила на утро.
Любопытно было, конечно, но почему-то Катрионе казалось, что если
она узнает, о чём оно, то уснуть и вовсе не получится. Она взяла
платье, требовавшее наименьшей переделки, и понесла его в гостиную,
где уже сидели, потягивая вишнёвую наливку, сир Кристиан и тот
молчаливый наёмник, которого сын барона обозвал «сиром Бирюком».
Катриона, придвигая к себе поближе шандал с единственной свечой,
подумала мельком, что тот, наверное, действительно сир. Из
чьих-нибудь младших сыновей, которым в местах не таких диких и
глухих просто нечем дома толком заняться. Всё-таки и осанка, и
взгляд, и манера держаться выдавали в нём благородного сеньора.
Она взяла остро заточенный перочинный ножичек и принялась
подпарывать рукав, пышно присобранный сверху — если распустить все
эти сборки, а пройму углубить, то платье не будет жать в плечах.
Рукава, правда, будут коротки, но их можно надставить. Или,
наоборот, обрезать чуть ниже локтя, дома так даже удобнее. Вошла,
позёвывая, чародейка, посмотрела на Катриону и небрежно щёлкнула
пальцами, подвесив над её головой шар голубоватого колдовского
огня. Катриона даже зажмурилась, когда холодный и яркий, как от
молнии, свет залил её уголок, но услугу оценила: да уж, это не при
дрожащем свечном огоньке тёмные нитки швов в тёмной ткани
выглядывать, чтобы не распороть где не надо. Чародейка лениво
отмахнулась от благодарности и без спросу уселась в свободное
кресло (Катриона аж онемела от такого нахальства). Последним явился
Меллер. В одной руке он нёс пузатую бутыль, оплетённую соломкой, в
другой лютню.