— Гилберт, — сказала она слишком громко обращаясь к тому, кто
стоял в двух шагах от неё, — посмотри на это убожество. Ты
действительно хочешь вести с ними какие-то дела?
Меллер тоже глянул, пожал плечами, передал стрелу сиру Бирюку,
тот повертел её в руках и проворчал:
— Хорошая сталь, что ты придираешься?
— Да уж хорошая, — презрительно покривилась Рената. —
Попробовали бы в наших краях дриадам эдакое барахло поставлять, тут
же получили бы эти наконечники себе в жопы. А здешним, видимо, и
такое сойдёт.
Катриона много раз пыталась уловить момент, когда именно дриады
появляются из своего леса, но ещё ни разу ей это не удалось. Вот
ведь только что не было никого, и ни одна мокрая еловая лапа не
шелохнулась, и дождевая вода с хвоинок не брызнула — а мосластая
девица в обтягивающих штанах и короткой курточке уже стоит прямо
перед тобой. Как у них это получается? Одно слово — дриады.
— В каких это ваших краях… — оскорблённо начала лесная дева, но
рассмотрев чародейку, нахмурилась. — Откуда ты и кто твоя мать?
Спросила она вообще-то на Старшей речи, но это-то Катриона
худо-бедно поняла. А вот что именно ответила дриаде Рената, отчего
та гневно раздула ноздри, и что на это сказала ещё одна лучница…
Старшую речь Катриона знала постольку-поскольку, чтобы только
кое-как объясниться на её смеси с человеческим языком, а тут все
трое зачирикали, защебетали, застрекотали по-птичьи, и к ним
подтягивались одна за другой ещё дозорные.
— Рената! — взмолилась Катриона, с ужасом понимая, что тут-то и
конец всем её натужным соседским отношениям с Чёрным лесом.
Та только отмахнулась, но в сорочий базар вклинился Меллер со
своей корзинкой наперевес. Он на Старшем наречии тоже болтал, как
на родном, и постепенно оказалось, что дриады его слушают, и в
руках у них по куску пирога, и разговор уже идёт вполне мирный, а
Рената, сучка зеленоглазая, ухмыляется с таким видом, будто
отмочила удачную шутку. И рассерженно глядя на неё, Катриона с
опозданием оценила и разрез глаз, и их цвет, и не очень-то
человеческую нижнюю челюсть, а уж не заметить заострённые, пусть и
не сильно, уши, толком даже не спрятанные под волосами, — это надо
было постараться. Имя, что ли, с толку сбивало? Или чародейка
как-то глаза отводила?
— Всё в порядке, сира, — усмехнулась остроухая дрянь. — Я —
плохая, Гилберт — хороший. Если бы я не разозлила этих дикарок, они
бы не так быстро начали считать его лапочкой и солнышком. А тут все
орут и друг друга оскорбляют, но появляется белый и пушистый крысик
со сладкими пирожками в умилительно протянутых лапках и говорит:
«Девочки, милые, не ссорьтесь, пожалуйста! Вы же такие умницы,
такие красавицы…» Увидите, они у него ещё дрова покупать будут.