Он повернулся к нам. Орлов вытянулся
в струнку. Я тоже попытался как-то выпрямиться.
— Поручик Орлов, проводите
фельдфебеля Смирнова до моей кареты. И проследите, чтобы ему
препятствий не чинили.
— Слушаюсь, ваше сиятельство! —
козырнул Орлов.
Мы вышли из этого жуткого здания на
воздух. Питерский ветер мне показался слаще любого вина. Карета
Брюса стояла у крыльца. Лакей распахнул дверцу.
— Садись, Петр, — сказал Орлов,
подталкивая меня. Федька юркнул на облучок рядом с кучером.
Карета тронулась. Я откинулся на
мягкое сиденье. Свободен! Но радости особой не было. Как-то давило
все пережитое, и мысль, что был на волосок от гибели. А главное —
враг-то мой так и остался невидимкой, не пойманным.
Когда подъехали к дому Брюса, граф
уже ждал в кабинете. Жестом отпустил Орлова, а меня усадил
напротив.
— Ну что, Смирнов, — начал он без
всяких предисловий. — Легко отделались. На этот раз. Но вы должны
понимать — это только начало. Те, кто за этим стоит, не успокоятся.
Вы им как кость в горле. Ваши успехи, ваши машины… Всё это им
мешает. Будут бить снова, и бить будут больнее.
— И что же делать, ваше сиятельство?
— спросил я, хмуро глядя перед собой.
— Делать свое дело! — хмыкнул Брюс.
— Строить станки, лить пушки, улучшать замки. Результат — вот ваше
лучшее оружие против них. Чем больше пользы вы государству
принесете, тем сложнее им будет вас тронуть. Но при этом — удвойте,
утройте осторожность! Не верьте никому! Проверяйте всё! Держите
язык за зубами! И помните — второго шанса я вам, возможно, дать уже
не смогу. Если снова попадетесь — пеняйте на себя. Идите, Смирнов.
Отдыхайте. А завтра — за работу. Государство ждать не будет.
Я вышел от Брюса как выжатый лимон.
Он прав, расслабляться нельзя ни на секунду.
Обратно на Охту мы с Орловым
тряслись в коляске молча. Поручик, видать, тоже переваривал слова
Брюса и понимал, насколько всё серьёзно. Сказал только коротко, что
строго-настрого прикажет Шлаттеру насчёт моей безопасности и чтоб
работе моей никто не мешал. И чтоб я сразу к нему шёл, чуть что не
так.
Когда наша колымага вкатилась на
завод, я сразу нутром почуял — воздух другой. Двор, обычно шумный,
галдящий, показался каким-то притихшим, настороженным. Мужики,
завидев коляску Орлова и меня рядом, шапки ломали, кланялись, но
глаза в сторону и — шмыг мимо. Ни улыбок, ни обычных шуточек. В
воздухе висели напряг и страх. А может, просто дикое
любопытство?