Они знали это. Не более чем через пару мгновений они каждый
кивнули головами и направились к двери.
Максим последовал за ними и убедился, что дверь была правильно
закрыта, когда они ушли, он повернулся ко мне с задумчивым
выражением, конкурирующим с широкой ухмылкой.
— Это было потрясающе! — сказал он. — Ты видел выражение его
лица? Он думал, что ты собираешься его убить!
По правде говоря, я был готов сделать именно это, если бы это
оказалось необходимым, несмотря на проблемы, которые это могло
вызвать. Но я просто предложил Максиму ухмылку в ответ.
— Все, что имеет значение, так это то, что это сработало, —
сказал я. Мое бедное тело достигло конца своей ограниченной
выносливости. Я повернулся к низкому, потертому дивану и рухнул в
его объятия с тяжелым вздохом.
Немедленно Максима охватило беспокойство. Он бросился, чтобы
нависнуть поблизости.
— Владислав, ты в порядке? То есть, я не ожидал увидеть тебя на
ногах еще. Я думал, пройдет больше времени, прежде чем ты
восстановишь силы. Могу ли я что-нибудь принести тебе?
Слова, казалось, все вылились потоком, и парень, казалось, не
знал, что делать со своими руками. Он стоял близко ко мне и ерзал,
явно желая помочь, но не зная, что делать.
Паренек был мне по нраву. У него было искреннее сострадание в
душе, и это много значило. Из воспоминаний Владислава казалось, что
в этом мире жизнь была нелегкой. Сохранить эту доброту и
сострадание в трудные времена было достойно уважения.
— Хорошая еда была бы кстати, — сказал я.
Максим начал кивать головой и, казалось, был на грани того,
чтобы вскочить и организовать это. Но хотя мое тело действительно
нуждалось в топливе, я поднял руку, чтобы удержать его на месте.
Было кое-что, что мне было нужно даже больше, чем еда.
— Подожди, — сказал я. — Мои воспоминания… они все перепутаны.
Можешь рассказать, что произошло?
— Ох да, точно. Лекарь предупреждал, что такое может случиться,
— сказал он.
Максим придвинул к моей кровати один из табуретов и сел на него
вместо кресла. Интересно, обращался ли он к какому-то другому
лекарю, а не к травнику, который меня лечил. Человек без
пробужденного средоточия — удивительно, если бы у него хватило
понимания для таких выводов.
— Что ты помнишь? — спросил Максим.
Я помнил жизнь в башне среди горсти других подобных строений в
центре могучего города. Помнил изучение манускриптов, как древних,
так и современных, и добавление собственных прозрений в магии к
общему своду знаний. Помнил обладание средоточием, достаточно
мощным для управления океанами маны, и использование этой маны для
пробивания дыр между мирами. И помнил мелочи. Мой пятьдесят третий
день рождения в окружении друзей, коллег и близких — последний,
который я провел в своем мире. Ручного сокола, которого я
тренировал и держал десятилетиями. Гордость отца, смешанную с
беспокойством матери, в день, когда я узнал о своем необычном даре.
Этот дар привел меня к личному величию и позволил защищать
окружающих.