— Может, останешься ненадолго? —
Креуса, живот которой уже не позволяет покидать дом, прижалась ко
мне пышным задом.
— Не могу, — покачал я головой. —
Меня воины ждут. Все хорошо будет.
— Я Великой Матери жертвы богатые
принесла, — вздохнула Креуса, тяжело поднимаясь на постели. —
Ой!
— Что такое? — вскочил я.
— О-ой! — Креусу скрутило в узел. —
Мокрая вся, видно, воды отошли. Рожаю я, господин мой. Я сейчас…
служанку кликну…, а та повитуху позовет… Ой!
— Да лежи, не вставай! Я сам! — я
вскочил, оставив собственную жену в полном недоумении.
— Не надо! — резко оборвала меня
Креуса и крикнула. — Алуна! Гания!
Она права. Царю бегать для того,
чтобы звать служанку — это что-то из разряда невозможного.
Примерно, как президенту страны за пивом для личного водителя
мотнуться. Тут и так не принято спать с женами в тягости, но
Креусе, месяцами живущей без мужа, захотелось почувствовать теплый
бок рядом, и я не смог ей отказать. В гаремах восточных владык
заведено так, что рабы всегда находятся под рукой, даже в спальне.
Вдруг царственной чете вина захочется в разгар утех, или в жару
кто-то должен будет опахалом помахать. И тогда служанка сбегает за
водой с вином, а крепкий раб из рожденных во дворце доставит
разгоряченным телам немного приятной прохлады. А почему нет? Рабов
ведь не стесняется никто. Они же не люди, а что-то вроде говорящей
козы.
Только вот я, искалеченный
комсомольским прошлым, таких высот в рабовладении пока не достиг, а
потому посторонних в спальне не терпел. Служанки сидели за дверью,
в соседней комнате, раскладывая вчерашнюю работу. Креуса ни на день
не бросала ткацкий станок. Услышав крик госпожи, две тетки,
привезенные еще из Трои, кинулись в комнату и закудахтали, окутав
мою жену своей заботой. А я, постояв пару минут для важности,
удалился. Толку от меня все равно никакого. Тут модных тенденций не
придерживаются, и роды почитают таинством, мужам недоступным. Я с
этим полностью согласен.
— Калхаса позови, — бросил я
служанке, попавшейся на пути, и та убежала, шлепая по полу босыми
пятками.
М-да, дворец мой на дворец непохож
вовсе. Нужно челядь набирать, которая должна будет ограждать меня
от общения с низшими. Селить ее уже некуда, да и не хочется что-то.
И так жизнь одинокая стала. Даже поболтать не с кем. С Креусой
говорить не о чем, кроме домашних дел, а умница Феано дичится меня,
и лишь в нечастые ночи обливает короткими потоками беззвучной
страсти. Она совершенно явно, до дрожи в коленях боится мою жену,
но при этом испытывает к ней совершенно искреннее почтение. Не
пойму я этих баб, сложно с ними.