Шабаринки, с трудом втащенные по узким улочкам, ударили почти в
упор. Первые ряды янычар буквально исчезли в кровавом тумане, но
оставшиеся, вместо того чтобы бежать, с дикими криками бросились в
контратаку.
— В штыки! За мной!
Маскальков рванул вперед, чувствуя, как пуля пробивает его
рукав, оставляя на мундире кровавую полосу. В следующее мгновение
он схватился с янычарским офицером — высоким черкесом с седыми
усами, который бился как дьявол, размахивая кривой саблей. Удар
эфесом по зубам положил конец схватке.
— В храм! Быстро!
Когда массивные бронзовые двери Айя-Софии распахнулись, оттуда
хлынула толпа — не турок, христиан. Греки, армянские женщины с
детьми на руках, болгарские купцы — все они кричали, плакали,
целовали русские мундиры, падали на колени перед иконами, некоторые
солдаты несли их перед собой.
— Спасли! Спасли! Христос воскресе! — кричали они на смеси
языков.
Но полковник знал — это только начало. Где-то в городе еще
гремели выстрелы. Где-то лилась кровь. И где-то, в глубине
султанского дворца Долмабахче, ждал своего часа Абдул-Меджид...
Карета с гробом двигалась со скоростью пешехода. Я шел следом, в
толпе придворных, чувствуя, как ледяной ветер проникает под
новенький иголочки мундир вице-канцлера. По обе стороны процессии —
сплошная стена лиц. Но что странно — ни слез, ни стонов. Лишь
молчание, прерываемое скрипом полозьев по снегу.
Вдруг где-то впереди раздался женский крик:
— Освободитель! Сгинул наш батюшка!
Шувалов, что шагал рядом со мною, вздрогнул. Я мысленно
усмехнулся... Освободитель? Николай? Как же... Процессия двигалась
дальше. На углу Морской улицы ветер донес до меня обрывки
разговора:
— Слышал, сам себя отравил из-за любовницы...
— Врешь! Англичане подкупили лейб-медика...
Видать — не только до меня, потому что краем глаза я заметил,
как Александр стиснул зубы. Да, ему каждая такая сплетня — как нож
в спину.
Наконец, траурный кортеж — будто черная змея, растянувшаяся на
две версты — достиг Петропавловской крепости. У самых ее ворот
процессию встретило неожиданное препятствие. Старый солдат в
поношенном мундире, времен Отечественной войны, бросился под
колеса. Крикнул:
— Батюшка! Возьми меня с собой!
Его вырвали из-под копыт лошадей, но крики долго еще раздавались
сзади:
— Кому ж ты нас оставил? Кому?