Туман над Босфором был густ, пропитанный пороховым дымом после
долгой многодневной канонады. Он стелился по воде, скрывая
передвижения русских кораблей, словно сама природа благоволила этой
дерзкой операции. Павел Степанович Нахимов, адмирал флота, стоял на
капитанском мостике пароходофрегата «Владимир», чувствуя под ногами
едва заметную вибрацию паровой машины.
Капитан второго ранга Бутаков — командир «Владимира» — отвлек
внимание адмирала словами:
— Господин адмирал флота, прибыл Маскальков.
— Соблаговолите, Георгий Иванович, распорядиться, чтобы
полковника проводили в мою каюту.
Бутаков откозырял и подозвал вахтенного офицера, передав ему
команду флагмана. Сам Нахимов еще некоторое время созерцал дым,
поднимающийся над руинами Галаты. Потом сложил подзорную трубу и
направился в каюту, которую ему любезно уступил командир
«Владимира». Прибывший полковник встал навытяжку и молодцевато
щелкнул каблуками.
— Ваше высокопревосходительство, по вашему приказанию полковник
Маскальков прибыл!
Адмирал кивнул и тут же задал вопрос:
— Вы осознаете всю степень риска, господин полковник?
Нахимов пристально посмотрел в глаза молодого офицера, стоявшего
перед ним на вытяжку.
«Какие же они у него все бравые, — подумал прославленный
флотоводец. — Этому офицеру и тридцати нет, а уже полковник. И ведь
не шагистикой, не смотрами на плацу, не козырянием перед высоким
начальством заработал сей чин — в бою... Как и все другие птенцы
гнезда Шабаринского...»
— Так точно, ваше высокопревосходительство, — отчеканил
Маскальков. — Осознаю! Разрешите доложить весь план?
— Извольте!
Полковник шагнул к столу в адмиральской каюте, где на столе был
разложен план Константинополя. Чертя по карте короткой указкой,
принялся рассказывать, как будут действовать его десантники под
огнем своей собственной эскадры.
Павел Степанович не мог сказать, что задумка «шабаринца» ему не
нравится. Во время очередной бомбардировки, противник и головы не
посмеет поднять, а в этот момент бойцы Маскалькова попытаются
прорваться к дворцу самого султана.
Во время осады Стамбула, османские власти посылали
противоречивые сигналы. В буквальном смысле, потому что связь с
русской эскадрой турецкое командование поддерживало с помощью
флажков морских сигнальщиков.
Противоречивость заключалась в том, что турки то просили о
перемирии, то гордо заявляли, что Высокая Порта ни за что не
сдаться неверным, то извещали, что согласны пойти на переговоры.
Европейские репортеры, принятые при дворе Абдула Меджида I,
разносили по миру все это, не забывая живописать страдания турков и
«жесткость» русских.
