Я увидел, как Александр II побледнел еще больше. Вот оно —
наследство.
Февральский ветер выл в шпилях Петропавловского собора, будто
сама смерть оплакивала своего верного слугу. Санкт-Петербург,
словно закованный в панцирь горя и страха, хоронил Николая I.
Двенадцать гренадеров в парадной форме подняли гроб с лафета.
Свинцовый. Непомерно тяжелый. Казалось, сам покойный не желал,
чтобы его внесли в династическую усыпальницу.
Промозглый ветер дунул с такой силой, что сорвал парадную
треуголку с одного из караульных. Толпа замерла. Тысячи людей в
черном — чиновники, военные, простолюдины — стояли, не смея
шелохнуться. Лишь где-то в караулке завыла собака.
Когда гроб вносили в Петропавловский собор, из толпы вырвалась
женщина в черном — фрейлина, бывшая любовница покойного. Она
бросилась к нему с криком:
— Прости меня, мой лев!
Ее быстро увели, но этот вопль разбудил что-то в толпе.
Послышались рыдания. Кто-то запел «Со святыми упокой».
Пение подхватили сотни голосов.
Внутрь пустили только семью и первых сановников Империи, включая
меня. Гроб стоял у аналоя. Николай Павлович лежал в нем в парадном
мундире Преображенского полка, его восковое лицо казалось
спокойным, но в уголках губ застыла та же жесткая складка, что и
при жизни. До меня донесся шепот Начальника Третьего отделения,
графа Шувалова, поправлявшего траурную ленту:
— Даже смерть не смягчила тебя... — почувствовав мой взгляд,
осекся, громко произнес, обращаясь уже к Александру, крестившемуся
у иконы Богородицы. — Все готово, ваше величество.
Новый император повернулся. Его лицо было бледнее мраморных
колонн. Глаза — красные от бессонницы, но сухие. Неужели не
проронил ни слезинки?
— Прикажите начинать заупокойную, — голос Александра звучал
глухо, но эхо подхватило его в полупустом соборе.
***
Александр стоял у катафалка, глядя на лицо отца. Вдруг ему
показалось, что губы покойного дрогнули в усмешке.
«Даже сейчас ты издеваешься?» — мелькнула у нового
императора безумная мысль.
Отпевание завершилось. Когда гроб опускали в мраморный саркофаг,
раздался пушечный салют. Одно из орудий дало осечку. Потом второе.
Только третье выстрелило. Дурное предзнаменование. Александр II
вышел из собора. Толпа в едином порыве опустилась на колени — не
понять — перед погребенным уже императором или — перед ныне
царствующим?