Он шагнул вперёд. Меч в руках.
— Давай, — выдохнул он.
Она рванулась. И всё слилось в бой.
Он не думал. Не рассчитывал. Меч работал сам. Уклон — шаг —
удар. Рана в плечо. Пинок в бок. Ещё удар. Крик. Вспышка руны — на
лету, из грязи. Тварь зашипела. Он ударил снова. И снова. Пока она
не рухнула. Пока не стало тихо.
Он стоял, задыхаясь, кровь на лице, на мече. Это была не победа.
Это было выживание.
Он вытер лезвие о мёртвую плоть. Поднял рунный пергамент. Пошёл
прочь от круга, прочь от отражений. Назад — в болото.
Он знал, что это не последняя. Ни эта, ни та, что в карьере.
Разлом не посылает одиночек. Он просачивается. Расширяется.
Ждёт.
А он — просто человек с мечом. И это, чёрт побери, пока что
работает.
Он вернулся в порт на четвёртый день. Без головы волко-ястреба.
Без доказательств устранения угрозы. Без смысла — если судить по
сухим строкам контракта. Но он вернулся живым. И с глазами, в
которых было больше знаний, чем в любой плате.
В комнате гильдии пахло пережаренным луком и дешёвым магическим
освещением. За стойкой снова сидела женщина с руническими шрамами,
вычищая клинок от бурого налёта. Она не задала ни одного вопроса,
когда он бросил на стол рунную карту, исписанную пометками. Просто
взглянула на неё и коротко кивнула.
— Живой, — сказала она, словно ставила отметку в журнале. — Уже
неплохо.
— Разлом, — ответил он. — Глубокий. Под карьером. Волко-ястребы
ушли. Их прогнали. Слишком умные, чтобы сдохнуть. Те, кто остались
— мертвы. Или хуже.
Она взяла пергамент, приложила его к кристаллу. Тот вспыхнул.
Оплата прошла.
— Ты не закрыл его? — спросила она.
— Я не имперский маг и ранг мал, — отозвался он. — У меня нет ни
сил, ни схем, ни иллюзий. Я видел структуру. Это не бреши — это
узор. Пугающе точный. Но я не знаю, как его остановить.
— Никто не знает. Мы просто ждём, пока всё станет хуже. — Она
откинулась на спинку стула, провела пальцем по лбу, где был старый
шрам. — Плати мне, чтобы я тебя похоронила. Или живи и молчи. Это
наш выбор.
Он взял плату. Семь серебряных. Ещё три — бонус за
"нестандартную угрозу". Не за победу. За выживание. Гильдия не была
справедливой — она была прагматичной. Кто дожил — тот прав.
Вечером он сидел у окна гостиницы. Меч стоял рядом, прислонённый
к стене. Его лезвие потемнело ещё сильнее. Он не чистил его. Было
что-то правильное в этой грязи. Как воспоминание, которое не стоит
вымывать.