Он провёл пальцем по карте. От порта, вдоль побережья, мимо
деревень, которые исчезли с лица земли, к точке, где начинается
вода. Где всё можно начать заново — или закончить правильно.
Он не был уверен, хочет ли плыть. Но знал: оставаться — нельзя.
Империя не прощает пустоты. Разломы растут. Гильдия отправит снова.
Он снова выживет. Или нет. Но всё будет одно и то же. Та же плата.
Те же монеты. Те же тени.
Он сложил карту. Поднялся. Натянул куртку. Меч повесил за спину
— привычным движением. Проверил пистоль. Зарядил свежий картридж.
Магический — дорого, но иногда спасает. Он научился тратить только
на то, что может убить наверняка.
На улице город уже дышал. Корабли на рейде, матросы, грузчики,
крики на трёх языках. Вороны на подоконниках. Где-то кто-то
ритуалил. Где-то кто-то убивал. Или спасал. Одно и то же в этом
мире.
Он шёл мимо лавок, где продавали рыбу с двумя головами и
кристаллы, якобы очищенные. Мимо жреца, который рисовал мелом
символы на мостовой и плевал в них. Мимо девочки, играющей с
костью. Он не знал — это был кубик, игрушка или проклятие. Может —
всё сразу.
На причале он остановился. Доски скрипели под сапогами. Один из
лодочников — старый, с глазом из янтаря — сразу понял, кто перед
ним.
— Веларис? — спросил он, не уточняя.
Уайт кивнул. Старик покачал головой.
— Тогда плыви на следующем приливе. Место будет. Зависит от
того, как ночь пройдёт.
Вернувшись в гостиницу, он лёг — не спать, а просто лечь.
Ощутить, что тело ещё целое. Что в груди бьётся что-то, что можно
назвать сердцем.
На столе снова лежала карта. И пергамент с той рунной схемой,
которую он всё пытался завершить.
Он достал уголь. И добавил к кругу новую руну. Маленькую.
Простейшую. "Шаг".
Потом уснул.
А на следующий день — решил плыть, но не на Веларис или
Архипелаг, а севернее - в Равноклин.
Лес был тих. Тот самый, что тянулся к северу от столицы Империи,
плотно сжимая землю корнями, как старик — свою последнюю чашу.
Здесь редко ступала нога стражника. Или мага. Или человека вообще.
Здесь было только шептание листвы, дыхание мха, да редкие трески
веток — от зверя, от ветра или чего пострашнее.
Мишель Калсар стоял у обрубка дерева и сосредоточенно вдавливал
руну в кость. Поганый запах серы и палёного жира тянулся от
глиняной миски, где он готовил связующий состав. Рука уверенно
чертила линию. «Стаб». Он уже мог начертать её с закрытыми глазами.
Пусть и не всегда срабатывала.