Кровь и Воля. Путь попаданца - страница 29

Шрифт
Интервал


Бумага была тонкой, почти прозрачной от времени, буквы выцвели, но их ещё можно было разобрать. Мои пальцы скользнули по строке, ощущая шероховатость чернил, впитавшихся в пергамент столетия назад.

"Сего лета, по указу великого князя, земли за рекою Свиягой отходят роду Ольговичей в вечное владение..."

Вечное владение.

Смешно.

Теперь эти земли принадлежали то ли купцам, то ли монастырю — даже толком никто не помнил. Но свиток был настоящим. А значит, у меня был шанс.

Северные угодья – некогда богатые соболями и чернобурками, где мой дед лично принимал дань от охотников, – теперь методично выгребались жадными руками Добрыни. Этот выживший из ума старик, обвешанный амулетами "от сглаза", умудрился за пять лет превратить лучшие промысловые земли в голую пустошь. И всё – под благообразным предлогом "управления по доверенности".

Пашни у реки – тучные, напитанные илом поля, где еще при отце колосилась пшеница в рост человека, – были любезно "взяты под опеку" боярином Ратибором. Мой драгоценный попечитель. Тот самый, что при жизни матери клялся ей в верности, а теперь с барской ухмылкой раздавал моё наследство своим прихлебателям.

Кузница и мельница – некогда гулкие, дымные, пахнущие раскалённым железом и свежей мукой – теперь "временно" управлялись княжескими приказчиками. Временное управление. Длиною в десять лет.

Уголки губ сами собой дрогнули в кривой усмешке.

Гнев

Я откинулся на грубо сколоченную лавку, и сучковатое дерево впилось в спину. Но эта боль была ничто по сравнению с тем, как гнев – густой, липкий, как кипящая смола – заполнял меня изнутри. Он растекался по жилам, обжигал горло, заставлял пальцы непроизвольно сжиматься в кулаки.

"Всё разворовано. До нитки."

Ирония судьбы заключалась в том, что юридически большая часть этого богатства всё ещё принадлежала мне.

Бесправному.

Нищему.

Последнему Ольховичу.

Просто никто не верил, что последний Ольхович осмелится восстать из пепла.


Первая цель – Ратибор.

Мой драгоценный опекун, мой благодетель, мой кровопийца. Он облюбовал себе уютное гнёздышко неподалёку – добротный терем с резными наличниками, некогда служивший нашей запасной резиденцией. Там, где в детстве я прятался от уроков в дубовых шкафах, пахнущих воском и яблоками, теперь раздавался его сиплый хохот и звон чужих кубков.