— Голова варит, — Никита хлопнул меня по плечу своей мозолистой
лапищей. — Только вот беда — где серебра на всё это надыбать?
Я достал из-за пазухи кошель — кожаный, потёртый, с выцветшим
гербом. В нём позвякивали жалкие крохи, заработанные на турнире.
Достаточно, чтобы купить хлеба на неделю... или железо для первой
партии инструментов.
— На первое время хватит. А там…
В голове вспыхнуло детское воспоминание Мирослава и тут же
родилась дерзкая идея, как молния в летнюю ночь. Я повернулся к
Никите, и старик даже отшатнулся от внезапного блеска в моих
глазах.
— Дед, скажи-ка, кто у нас в округе мёд лучше всех делает?
Никита замер, потом медленно провёл языком по беззубым
дёснам:
— Да Митька-бортник, что за Крутой горой живёт... Только он ещё
твоего деда помнит. Нынче у него внук дело ведёт. А что?
Я ухмыльнулся, ощущая, как складывается план:
— Значит, будем мёд возить в город. И не просто мёд — наш,
ольховский, с легендой.
Старик закашлялся, но в его кашле слышалось одобрение. Перед
глазами уже стояли бочонки с янтарным содержимым, аккуратные
повозки, идущие по зимнику... И главное — серебро, которое потечёт
в карман не Ратибору, а мне.
— Ну что, боярин, — Никита щёлкнул языком, — похоже, ты не
только мечом махать умеешь...
Мы стояли среди развалин, но в воздухе уже витало что-то новое —
не запах тлена, а терпкий аромат перемен.
Неделю спустя Ольховское село кипело жизнью.
Рассвет только-только размывал ночную синеву, когда над деревней
поднялся первый дымок из кузничной трубы. В кузнице — весело
потрескивали угли в ожившем горне, а тяжёлые удары молота по
наковальне разносились далеко вокруг, словно сердцебиение
пробуждающегося хозяйства. Кузнец Герасим, бывший раньше бродячим
мастером, а теперь получивший крышу над головой и долю от каждого
заказа, работал с таким усердием, будто ковал не плуги, а
собственное будущее. Мой первый инвестиционный проект оказался
удачным: вместо звонкой монеты — кров и честный процент. И человек
теперь работал не из-под палки, а за совесть, вкладывая в каждое
изделие частицу себя.
На полях — тоже кипела работа. Впервые за последние пять лет
пахали по-ольховски: разграничили участки, ввели севооборот, дали
земле передышку. Казалось, сама почва, измученная годами
хищнического использования, вздохнула свободно. Старожилы, наблюдая
за этим, качали головами и вспоминали старые времена, когда урожаи
были обильными, а хлеб — душистым.