— Зачем? — спросил как-то Фома, наблюдая, как я, обливаясь
потом, бью кулаками в мешок с песком.
— Ратибор не простит, — просто ответил я, вытирая кровь с
разбитых костяшек. — Когда он поймёт, что мы не просто выживаем, а
крепнем — придёт.
И я должен быть готов.
Не только хозяйство.
Не только мёд.
Но и сталь.
Потому что княжеские грамоты — хорошо, но последний аргумент
всегда один.
Луна висела над лесом, как выщербленный серебряный щит, когда я
в очередной раз выбрался на глухую поляну за околицей. Волчья сила
— наследство моего рода, проклятие и дар — булькала в жилах, как
забродивший хмельной мёд.
Я сбросил рубаху, ощущая, как кожа горит. Каждый мускул
натянулся, как тетива перед выстрелом.
— Не борись с ней, — урчал волк внутри. — Она — часть тебя.
Научись слушать.
Я закрыл глаза.
Внутри — рёв. Ярость. Голод. Тысячи лет звериной памяти,
требующей выпустить когти, разорвать, вонзить зубы в плоть...
— Нет, — прошептал я сквозь стиснутые зубы.
Контроль.
Не подавление, не борьба — диалог. Я представлял её — эту силу —
как бурную реку. Можно пытаться перегородить её плотиной, и тогда
она сметёт всё. А можно направить по руслу.
Первый шаг. Пальцы сжались в кулаки — но не для удара. Я
чувствовал, как когти рвутся наружу, но удерживал их, заставляя
лишь слегка удлиниться, заостриться.
Второй шаг. Зрение. Мир вспыхнул в серебристых тонах, но я не
дал ему поглотить себя. Очертания деревьев остались чёткими, не
расплываясь в зверином хаосе.
— Хорошо, — прошептал я.
И тогда она — эта сила — впервые ответила.
Не яростью. Не болью.
Согласием.
Я открыл глаза. Руки были человеческими — но теперь я знал, что
в любой момент смогу... изменить их. По своей воле.
Вдалеке завыл настоящий волк — будто почуял сородича. Я
ухмыльнулся.
Теперь у меня есть ещё один козырь.
И Ратибор об этом не узнает.
Пока не станет слишком поздно.
Княжий двор действительно гудел, как растревоженный улей. В
воздухе витал запах конского пота, дорогих духов и чего-то
прогорклого — словно сама жадность имела аромат.
Я стоял в тени ворот, наблюдая, как Никитины внуки, красные от
напряжения, перекатывают бочонки с мёдом по деревянным мосткам.
Один из них — младшенький, Гришка — поскользнулся, и золотистая
струйка тут же выплеснулась из-под крышки.
— Тише, черти! — прошипел Никита, хватаясь за повязку на руке.
Кровь уже проступила сквозь холст — напоминание о вчерашнем
"визите" Ратиборовых людей.