«Возвратить Мирославу Ольговичу все родовые земли и вольности,
кои принадлежали предкам его испокон веков».
Чёрные чернила блестели, как свежая кровь.
— Доволен?
Голос прозвучал тихо, но чётко, будто клинок, вонзающийся между
рёбер. Я обернулся.
Княжич Святослав стоял у меня за спиной, бледный, как лунный
свет. В его руках был окровавленный платок, которым он стирал не
чужую, а свою кровь — царапину на скуле, тонкую, как след кошачьего
когтя.
— Ты сам подстроил нападение на себя, — констатировал я, не
спрашивая, а утверждая.
Он усмехнулся, и в его глазах — глазах мальчишки, который только
что впервые убил человека, — мелькнула дерзкая искра.
— А ты подсунул князю фальшивые счета. Стало быть, мы квиты.
Где-то в темноте, словно дыхание ночи, хрустнула ветка.
Я напрягся, но не подал виду.
— Где Велена? — внезапно спросил я, чувствуя, как тревога
ледяными пальцами сжимает сердце.
Княжич замер. Его лицо, ещё секунду назад лукавое и насмешливое,
стало серьёзным, почти суровым.
— Она ушла на север. — Он сделал паузу, будто взвешивая, сколько
можно сказать. — Искать… того, кто поможет тебе полностью пробудить
твою сущность. Того, кто научит тебя превращаться.
Я сжал грамоту в руке, чувствуя, как хрустит пергамент.
Значит, игра только начинается.
А где-то в чёрных соснах за садом завыл волк.
Не случайно.
Ничего не бывает случайно.
Ледяная плеть дождя секла лицо, когда я продирался сквозь сумрак
к заброшенной сторожке. Ветер выл, как раненый зверь, гнул вековые
сосны, и их ветви скрипели, будто кости стариков. Святослав
неспроста выбрал это забытое богами место – здесь даже тени боялись
задерживаться.
Протяжный скрип половиц под ногами разорвал тишину, словно
последний вздох умирающего. В дальнем углу, словно дикий зверь в
логове, сгорбился княжич. Его силуэт едва выделялся во мраке,
сливаясь с тенями. Перед ним, словно надгробные кресты, в пол
воткнуты два меча – один старый, с выщербленным клинком, другой –
узкий, острый, как последняя надежда.
— Опоздал, — проворчал он, не поднимая головы. Голос его звучал,
как удар молота о камень – глухо, безжалостно.
Я шагнул ближе. Вода с моего плаща стекала на гнилые доски,
будто слезы этой проклятой земли.
— Волки времени не считают, — ответил я, сжимая в кулаке обрывок
пергамента – ту самую грамоту, что вернула мне родовые земли.